"Театральный роман", NC-17, RPS

[vin_mar]

Название: "Театральный роман"
Авторы: maryana_yadova и Власть несбывшегося
Пейринг: Роберт Дауни-младший/Джуд Лоу/Бенедикт Камбербэтч
Рейтинг: NC-17
Жанр: Роман в декорациях
Текст в комментариях.

@темы: Театральный роман

Comments

[vin_mar]

Познакомились они банально и случайно, как многие до них и наверняка после них — в самолете. Просто оказались в соседних креслах в бизнес-классе Бритиш Эйруэйз ЛА-Лондон, как всегда забитом под завязку. Причем сначала даже не узнали друг друга: только после того, как умильно улыбающиеся стюардессы попросили автографы: «Спасибо, мистер Холмс, спасибо, мистер Ватсон!» Ну да, очень весело. На самом деле. Пустяки, что Холмс и Ватсон из разных фильмов — зато вот они оба тут, почти что пара.
Посмеялись. Потом выпили за знакомство. Обменялись впечатлениями о последних премьерах в театрах. Снова выпили. Потом — о кино. Еще по порции виски. Потом — о популярности. И о том, каково быть секс-символом. Джуду, конечно, виднее, что ни говори, опыта в этой роли у него было несравнимо больше, чем у Бенедикта. Зато у Бенедикта — свежие впечатления. Забавно и поучительно послушать собрата по несчастью.
Полет закончился как-то быстро и незаметно, промелькнул в приятной беседе с маленьким перерывом на подремать. Бен с мимолетным удовольствием отметил, проснувшись, что Джуд спал, как младенец, не издал ни звука и ухитрился не вызвать никакого раздражения. Еще между делом он заметил, что у Джуда совершенно девченочьи ресницы, длиннющие и загибающиеся кверху. Удобно, с такими ресницами взгляд крупным планом на экране всегда получается выразительнее. Ну, надо признать объективно, красивый мужик и актер отличный.
Еще было здорово, что больше не приходится бороться с гадкими приступами зависти — теперь-то уж точно. После проката "Шерлока" на Би-Би-Си карьера Бенедикта стремительно рванула вверх, прогноз был самым благоприятным, и, уж конечно, он не собирался упустить ни единой возможности. Вот и встреча со Спилбергом, после которой он возвращался домой, тоже прошла вполне успешно. Бенедикт с удовольствием подумал, как он в подробностях опишет Оливии все этапы беседы. Он в самом деле был очень доволен складывающейся ситуацией. Он заслужил успех. Он им наслаждался, не теряя при этом головы. Привычный ребенок успешной артистической семьи, ему все это было не в новинку, но, безусловно, очень, очень приятно.
В соседнем кресле Джуд пошевелился и проснулся. На Бена уставились два ярко-голубых глаза, еще в дымке сна.
— Привет, — легкая и уже веселая улыбка. — Удалось поспать?
— Да, спасибо! А тебе?
— Ага. Оказывается, с тобой хорошо спать, — улыбка стала еще шире. — Ты очень тихий, даже не сопишь.
Бенедикт тоже улыбнулся. Отлично, что Джуд оказался не гламурным задавакой, а нормальным парнем с чувством юмора. Всегда приятно убедиться, что кто-то гораздо лучше, чем пишет желтая пресса.
Распрощались после паспортного контроля, обменявшись телефонами. Лондон — большая деревня, а актерский мир еще меньше. Да и вообще, чем старше становишься, тем сложнее найти человека, с которым — комфортно. С которым можно: о литературе, о кино, о театре, о путешествиях и впечатлениях, и, самое главное, который будет понимать тебя с полуслова, с полуцитаты. Так что Бенедикт был очень рад состоявшемуся знакомству. О чем он честно и поведал Оливии, вернувшись домой.
Оливия не проявила особенного интереса. Ее намного больше занимал недавний звонок ее собственного агента — он нашел ей подходящую роль в очередном детективном сериале, и Оливия могла говорить только об этом. Бен послушно произнес все необходимые фразы, съел простенький ужин, проделал незатейливые фигуры обязательной постельной программы и, наконец, снова остался наедине со своими мыслями.
А мысли продолжали вертеться вокруг нового знакомого. Уже в полудреме Бен лениво думал о том, за какую футбольную команду болеет Джуд, слегка пожалел, что не спросил его мнения о проигрыше сборной в чемпионате мира, а также о том, что так и не нашел времени посмотреть на его Гамлета. Надо будет обязательно сходить в ближайшее же время, подумал он перед тем, как окончательно заснуть.

Wymdham's Theatre в ВестЭнде был полон. Да что там, даже ближайшие улицы рядом с театром казались тесными сосудами, по которым непрерывно струилась в легко отслеживаемых центростремительных направлениях возбужденная толпа. Джуд Лоу сегодня снова играл принца Гамлета, однако для многих подлинных театралов это "снова" стало "как в первый раз". Говорят, так бывает лишь с очень хорошими актерами. Или с очень хорошими любовниками.
Камбэрбетч всегда волновался, входя в театр. Всегда — и как актер, и как зритель. Пожалуй, сегодня его волнение было окрашено свежими нотками: он и жаждал увидеть нового Гамлета, и опасался экспериментальности новой постановки известного своей оригинальностью Майкла Грандэйджа, и... он даже мысленно осторожно подыскивал определения... не представлял в роли принца датского, этого запертого в свои призраки ипохондрика, недавнего соседа по самолету — очаровательного мальчишку (37 лет, и все равно — мальчишка) с обезоруживающей улыбкой и ямочками на щеках... этого шикарного модника, в котором иногда вдруг проскальзывала аристократическая надменность... этого плейбоя с порочными и невинными одновременно синими глазами...
Хм, у Джуда Лоу так много лиц, вдруг осознал Бенедикт с улыбкой, что он вполне справится и с Гамлетом. Видимо, уже справился, поскольку получил за эту роль Critics' Circle Theatre Awards ("Лучшее исполнение роли в пьесе Шекспира"). Так кто такой Бенедикт, чтобы сомневаться?..
Но он — сомневался и поэтому нервно барабанил пальцами по спинке впереди стоящего кресла.
Синеглазый красавчик Альфи не справился бы с Гамлетом. Плейбой Дики Гринлиф не справился бы. Не говоря уже о докторе Ватсоне и мирно спящей в соседнем самолетном кресле миловидной кинозвезде. Но Бенедикт не увидел никого из них в человеке на темной сцене, засыпанной искусственным снегом.
Этот Гамлет — в хлопковых серых футболке, кофте и брюках, абсолютно домашний, то распластанный, то сгорбленный на фоне каменной стены, был порочным и опасным, его терзали судороги истерии. И — очень усталым от блужданий по собственным глухим мирам. Это было, как если бы человек опрокинулся в себя, как в колодец, и завороженно ловил мельчайшие тени отражений, во внешнем мире раздавая смертельные удары направо и налево. Гамлет Лоу был отвратителен и устрашающ, как змея, пребывающая в плену своих непредсказуемых настроений.
И в то же время он был прекрасен. Бенедикт заметил под конец спектакля, что тихо дрожит. Озноб прокатывался по телу волнами. Он был... нет, не потрясен, не удивлен и даже не восхищен, но... совершенно точно — заворожен. Актера вообще легко заворожить другому актеру, подумал Бенедикт, как бы странно это ни казалось.
В фойе театра он еще раз вгляделся в лицо Лоу на афишах "Гамлета". Оно было лет на сто старше, чем то, что он видел напротив себя три недели назад.
Заглядевшись на афиши и задумавшись, Камбербэтч на заметил, как неподалеку появился сам Джуд в окружении толпы поклонников и начал раздавать автографы. Стая поклонников оказалась очень разношерстной, от совсем молодых странно одетых девушек и юношей до цепких акул более чем преклонного возраста, которые вцепились в нового Гамлета мертвой хваткой и строчили по нему очередями своих: "Вы так парадоксально утонченны в этом спектакле, что я все больше привыкаю любить вас ненавидеть!"
Лоу поднимал брови и покорно подписывал все, что ему протягивали. На нем были две футболки одна на другую — черная на белую, и выше запястий Бенедикт увидел несколько татуировок. Если честно, довольно коряво сделанных и нелепых, они портили красивые руки. Впрочем, идеальной красоту делают маленькие несовершенства.
Камбербэтч не планировал подходить и здороваться — он считал это навязчивостью, но Джуд в какой-то момент повернулся и случайно встретился с ним глазами. Изящные брови поднялись еще выше, и он улыбнулся, узнавая. Теперь просто необходимо было поздороваться, и Бенедикт уже шел навстречу, улыбаясь и на ходу протягивая руку.
— Очень сильно, твой Гамлет прямо проникает под кожу.
Ладонь у Джуда была прохладная и шелковая. Пожатие быстрое и больше похожее просто на прикосновение, чем на пожатие. Вдруг усталое лицо словно осыпалось с Лоу, и улыбка его снова стала мальчишеской, с ямочками на щеках.
— Спасибо, коллега. Теперь я должен сходить на твой спектакль. Давай свой любимый говори. Я приду.
Бенедикт поймал себя на том, что не прекращает улыбаться с того момента, как подошел.
— Тогда приглашаю в следующий понедельник. Это будет...

[vin_mar]

В этот понедельник Бенедикт шел в Национальный театр как будто снова на премьеру – волнуясь и в странном предвкушении. Можно было бы конечно задуматься, отчего он вдруг в столь приподнятом настроении, а можно было — не задумываться. Просто было отличное настроение, какая же разница, отчего? В жизни бывает мало моментов абсолютного счастья, так надо ими наслаждаться, а не раздумывать. В февральском воздухе явственно чувствовалось сладкое и будоражущее дыхание весны, отовсюду: из переулков, на перекрестках, от проходящих мимо женщин – отовсюду текли невнятные обещания, нервный порывистый ветер бессвязно сулил: «Только подожди, все еще будет, подожди немного, все самое волшебное — еще впереди».
Театр встретил его почти полной послеполуденной тишиной. Бенедикту нравилось приходить намного раньше, чем остальные актеры. Было что-то магическое в том, как где-то в дальних переходах слышались голоса уборщиц, в том, как вздыхал пустой зрительный зал, не смея признаться в любви гордой, надменной сцене, отгородившейся от него бархатным занавесом.
Бен добрался до своей тесной гримерки, никого не встретив. Неторопливо разделся, расслабленно вытянулся в кресле, прикрыл глаза. Эти три часа перед спектаклем — только его. Сегодня роль монстра, создания доктора Франкенштейна, — его. Изюминка постановки в том, что он и его партнер, Джонни Ли Миллер, играют доктора и его детище по очереди. Джонни пока не пришел. Нужно было вспользоваться одиночеством, оставить все остальное где-то там, в ненужном сейчас внешнем мире, вместе с пустяковыми заботами, суетой, всем тем ненастоящим, что составляло его маску вне театра. Потому что именно здесь, в плохо прокрашенных коридорах позади сцены, в пыльных кулисах, в реквизитном и костюмном цехах, в бархатных креслах зрительного зала — только тут начиналась для него настоящая жизнь. Его личный параллельный мир, его царство, его собственная страна Оз.
Он плыл по самому краю сознания, переменно то погружаясь в мечты и сон, то выплывая на поверхность. Что-то немного мешало, что-то неопределенное, какой-то образ, прячущийся в пограничных тенях. Бенедикт никак не мог поймать ускользающую мысль, правда, не особенно и старался, и вдруг, как раз в тот самый момент, когда в гримерку заглянул ассистент режиссера, пугливая мысль вышла наконец на первый план: Джуд. Сегодня на спектакль должен прийти Джуд. Нужно предупредить ассистентку.
Ассистентка Роуз понятливо покивала. К звездам то и дело приходили в гости другие звезды — для таких случаев в партере всегда держали пару-тройку хороших мест.
— Не стоит беспокоиться, мистер Камбэрбэтч, я за всем прослежу! — заверила она.
Бен принялся переодеваться. Появился Джонни, сосредоточенный, настроенный на роль. Разговаривать не желал никто из них, все потом, после спектакля. Сейчас – только их роли, они уже начали просачиваться сквозь кожу наружу, Бен знал, что даже лицо его сейчас меняется, проступают совсем другие черты.
Вновь появилась ассистенка и позвала на сцену. Бенедикт, уже не думая ни о чем, уже постепенно превращающийся в чудовище, направился в кулисы. Рядом, будто еще одно творение Франкенштейна, вздыхал и потягивался оживший зрительный зал. Бенедикт почувствовал, что наконец-то он снова на пороге настоящего. Вот тут, в метре от огней рампы, и была его реальная жизнь, вот тут проявлялась его сущность, вот тут он позволял выбраться наружу тому дикому зверю, лживому, великолепному, порочному и невинному одновременно, которым на самом деле являлся.
Звонок. Вступление. Пора.
Занавес поднялся. Гостевое кресло было занято. Поехали!
Два с половиной часа спустя все было кончено. В этот день пьесу принимали особенно хорошо, Джонни был в ударе, а Бен играл с таким блеском, разнообразием и изобретательностью, что срывал аплодисменты в конце каждой сцены. Благодаря своему тончайшему чувству ритма, богатому оттенками голосу, мастерскому владению всей палитрой чувств ему удалось сыграть свою роль так глубоко и сильно, что многие зрители даже вынули носовые платки, чтобы промокнуть нежданно выступившие слезы, сожалея о судьбе несчастного монстра. Бен направлялся в свою гримерную, ощущая себя победителем. В комнате он упал в кресло, постепенно оттесняя монстра обратно, возвращая себе собственное тело.

Джуд Лоу был глубоко поражен. Он знал, конечно, что Бенедикт хороший актер, на премию Лоуренса Оливье и на BAFTA TV Award просто так не номинируют, но, черт возьми, это было потрясающе! Опытный актер, Джуд давно уже привык смотреть на игру других профессиональным взглядом, отмечая промахи и удачи, не стараясь непременно усмотреть недостатки и все же не упуская их из виду. В этот вечер он снова почувствовал себя ребенком, которого родители первый раз привели в театр. Непередаваемое ощущение присутствия при творящемся волшебстве охватило его почти с самой первой реплики Бенедикта. Перед Джудом на сцене стояло настоящее чудовище, смятенное, страшное, жалкое. Изумительное. Светлые глаза Бенедикта нестерпимо сияли, будто вспышки на маяке, от его игры дрожало, как в ознобе, тело, каждое его слово дергало нервы, будто пальцы гитариста — струны.
Джуд чувствовал себя слегка оглушенным, покидая вместе с публикой зрительный зал. Магия спектакля не отпускала его. Покинуть театр сейчас, выйти на воздух, смыть с себя эту ауру было никак нельзя. Он отыскал распорядительницу и попросил проводить его к мистеру Камбэрбэтчу. В положении мировой звезды есть свои прелести — его немедленно препроводили к уже знакомой ему ассистентке, и девушка охотно провела его по коридорам к гримерной.
Джуд отворил дверь и первое, что он увидел, был устремленный на него бешеный взгляд зверя, которого он только что видел на сцене, пропитанный страстью и ненавистью. На мгновение Джуду вспомнились другие глаза, цвета горького шоколада и коньяка, но он тут же прогнал воспоминание и подошел к поднявшемуся ему навстречу Бенедикту.
— Привет, Бен. Знаешь, я просто обязан тебе сказать: ты — великолепен! Твоя игра сногсшибательна, изумительна! Я покорен, я будто снова ребенок, ты меня совершенно поразил! Извини, я тут мямлю, как девчонка, но даже толком не могу выразить свои мысли!
Щеки Бена порозовели от удовольствия, но глаза были все еще чужие, страшные. Безрассудные.
Джуд протянул руки и обнял его. Ему хотелось прикоснуться к этому чужому созданию внутри Бена, почувствовать его присутствие. Бен вздрогнул и обнял Джуда в ответ, и тут же они отстранились друг от друга. Каждого как будто пронзило разрядом тока, но Бен все списал на еще не прошедшее возбуждение после спектакля, а Джуд — на слегка расшалившиеся от впечатления нервы.
— Спасибо! Ты меня совсем смутил, — сказал Бен, снова опускаясь в кресло перед зеркалом. — Хотя должен сказать, после того как я видел тебя в "Гамлете", твоя похвала мне особенно приятна. Честно, я чертовски польщен!
Джуд уселся в соседнее кресло и принялся рассеянно наблюдать, как Бенедикт снимает грим. Было видно, что от привычных движений он постепенно успокаивается, приходя в себя. Джуд не понаслышке знал, что такое первый час после спектакля, и сидел тихо, стараясь не мешать. Тем не менее, уходить ему тоже не хотелось, да он и не чувствовал, что Бен хотел бы его выставить.
— Мне стоит наверное уйти, — заметил Джуд, даже не делая попытки подняться на ноги. — Ты устал, наверняка хочешь побыть один.
— Нет, нет. Останься, ты мне вовсе не мешаешь! — ответил ему Бен, бросив взгляд из зеркала и не прерывая своего занятия. — Иногда хочется, чтобы кто-нибудь побыл рядом, после спектакля временами бывает как-то одиноко, знаешь ли.
— Знаю, — хмыкнул Джуд, рассматривая согнутую спину Бенедикта. Даже в таком положении он ухитрялся выглядеть грациозно. Отличная фактура, подумал Джуд, с такой внешностью можно сыграть кого угодно, от монстра до воплощенного идеала красоты. — А что же твоя девушка? Почему не пришла?
Бен обернулся и спросил с усмешкой:
— А твоя девушка? Почему не пришла с тобой?
— Она сегодня занята, — эта фраза была произнесена обоими в унисон, и они рассмеялись, с довольным усталым удовольствием, как давние друзья, знающие друг друга насквозь.
***

[vin_mar]

Еще месяц назад Бенедикт в самом сюрреалистическом сне не мог бы себе вообразить подобного развития событий. Как все актеры, он верил в неслучайные встречи, но чтобы так!
Чтобы живой, будничной реальностью стал Джуд Лоу, стоящий напротив в одеянии священника (и, дьявол, даже этот балахон на нем смотрелся так, словно был сшит на заказ культовым модельером!), с драматичными мерцающими глазами! Еще бы, они действительно разыгрывали драму: Бернард Шоу даже свои ослепительные комедии умудрялся превращать в драмы, и наоборот. И смех, и грех, как говорится, — а о грехе вполне можно было задуматься, глядя на эти губы. Черт. Бенедикт моргнул от неожиданности. Он сам от себя не ожидал, но, похоже, несколько долгих секунд просто не мог оторваться от созерцания мельчайших черточек лица напротив. Притом, что уже, кажется, знал их наизусть. Хотя... кто-то знает их значительно ближе, конечно...Кому-то очень повезло...
Они разыгрывали "Кандиду", и лучшего предложения в ближайшие пять лет как фанатичный поклонник Шоу Бенедикт не ждал. Так горячо любимую им пьесу ставил Кевин Спейси в "Олд Вик", а его партнерами по пьесе стали Джуд Лоу и Хелена Бонем-Картер. Хелена показала весь шик своего безумия — "Кандида" позволяла ей разгуляться во всю ширь. Когда она сидела, сложив руки на коленях, в позе, полной смирения, и перед пастором, слушая его проповеди, и перед поэтом, декламирующим ей стихи об ангелах и мадоннах, и любезно пододвигала им чашку с бульоном или укрывала пледом, в глазах ее плескалось такое жестокое желание разрушения, что Бенедикт готов был отшатнуться. "Неужели все женщины носят в себе Кандиду? — вдруг подумал он, вспомнив Оливию, такую милую и заботливую, такую предупредительную — и такую непробиваемую. Кто-то из друзей Бенедикта как-то назвал ее "табуреткой", а что может быть хуже, чем тирания табуретки, — довел он свою мысль до финала и усмехнулся.
В глаза Джуда мелькнуло моментальное удивление — он словно прочитал мысли. Впрочем, пьеса продолжалась.
— Ах, Морелл, давайте оба откажемся от нее! Зачем заставлять ее выбирать между жалким, неврастеническим заморышем вроде меня и чугунно-болванным попом вроде вас? Давайте отправимся в паломничество — вы на восток, я на запад — в поисках достойного возлюбленного для нее. Какого-нибудь прекрасного пурпурнокрылого архангела!
"Как же они оба ее ненавидят", мелькнуло в голове у Бенедикта, и на чистом инстинкте он порывисто схватил пастора за руку.
Лоу чуть вздрогнул и, видимо, так же инстинктивно, сжал его пальцы. Несколько следующих реплик позволили им продолжить этот жест, и тут Бен, чувствуя странный голод, наклонился совсем близко к глазам, к губам... Зал замирает — движение это полно странного томления, но его можно расценивать как порывистость юного поэта, воплощаемого Бенедиктом...
Бен на секунду замер и быстро отпрянул, отдернув руку, как от горячего утюга, и зашелся в очередной экзальтированной декламации.
— Мы не умеем пользоваться счастьем, если мы не насаждаем его...
И тут Джуд Лоу улыбнулся своей совершенно особой улыбкой. Только ему лично. Улыбкой соблазнителя. Бенедикту не могло показаться — он вдоволь пересмотрел фильмов с Лоу после их знакомства и хорошо знал ее. Это была улыбка, которая делала Джуда сиреной, превращая его в нечто среднее между мужчиной и женщиной, в некое существо, видимо, когда-то несшее на огненной чешуе райское яблоко.
Когда они выходили на поклон, рука Джуда скользнула на плечо Камбэрбэтчу и чуть заметно сжала его. Они поклонились вместе, потом вышла Хелена и разорвала их союз, они оба взяли ее за руки и поклонились уже втроем. Потом вышел Кевин, с абсолютно счастливым лицом. Еще бы, премьера, оригинальная постановка, неожиданное сочетание актеров — и такой успех! Все — в яблочко, судя по тому, как ревело самое капризное и непредсказуемое животное на свете — зрительный зал. На сцену летели цветы, на сцену карабкались восторженные театралы с букетами и поцелуями... Бессознательно счастливо улыбались все без исключения. Бенедикт запомнил, как одна пожилая дама в фамильных драгоценностях пригнула Лоу за шею к своей шляпке и шептала что-то ему на ухо, а он держал на весу огромный букет принесенных ей белых цветов. Они сделали это! И будут делать дальше, подумал Бенедикт. И неожиданно сладкое чувство шевельнулось в солнечном сплетении.

Гримерка здесь вышла одна на двоих и не отличалась простором. Да к тому же сейчас была полной цветов — от роз и лилий воздух стал влажным, сладким и душным, как в оранжерее. Старинное зеркало, отдававшее бронзой, делало лица почти золотыми.
— А ты на ее месте... кого бы выбрал? — спросил Бенедикт, стирая остатки грима.
— Я бы выбрал тебя, — широко улыбнулся Лоу и с утрированным кокетством посмотрел на него из-под ресниц.
— Тебе удаются такие взгляды.
— Серьезно?
— Угу. Когда ты в "Сыщике" подползал на коленях к Кейну, так глядя на него снизу вверх, у меня чуть инфаркт не случился, — кивнул Бен, смеясь.
— Как? Вот так?
И вот Джуд оказался у его ног на полу, положил ладонь ему на колено и посмотрел... господи, так смотрели только недавно падшие ангелы, стремясь соблазнить как можно больше девственников на волне свежих впечатлений. Колено предательски дрогнуло. Голос тоже.
— Да, вынужден признать, по-прежнему действует...
— Ну, — Джуд погладил пальцами бедро Бенедикта и чуть сдвинул руку выше. — Я рад, что именно ты ценишь мой актерский талант.
Бенедикту очень хотелось курить. Или не курить. Или выйти на воздух. Или не выйти. Но однозначно чего-то очень хотелось. Так, что нестерпимо жаркий зуд распространялся по всему телу. Он как-то пропустил тот короткий момент, когда новоявленный пастор начал откровенно его гладить. Он сжал руку Джуда, как недавно в пьесе, и на этот раз пальцы их переплелись. Слишком быстро. И слишком яростно.
— Ну что, коллега, нас ждет банкет, Вы не забыли? Выпьем за удачное продолжение? — медленно уронил Джуд. — И не смей отговариваться! Это премьера! Твоя личная Кандида подождет...
— А твоя?
— Тоже.
Лоу улыбался, поднявшись, но все еще держа его за руку, и Бенедикт не выдержал — тоже засмеялся, прикрыв глаза свободной рукой. Падение Адама, оказывается, было забавной и приятной штукой.
— Хорошо.

[vin_mar]

Отметили премьеру в одном из ресторанов на Ковент-Гарден, так что идти далеко не пришлось. Камбэрбэтч вспомнил, что «Пигмалион» Шоу начинается со сцены, когда на Ковент-Гарден театралы после вечернего представления стоят в очереди на такси, а уличная торговка цветами Элиза Дулитл умоляет профессора Хиггинса «купить цветочек у бедной девушки».
Интересно, что Джуд тоже оказался поклонником Шоу. А еще — русского режиссера Тарковского. За время репетиций он уже успел восторженно поведать Бену о фильме со странным названием «Солярис», где фигурировала некая мыслящая субстанция, воплощавшая в жизнь самые потаенные фантазии, страхи, одержимости. Впрочем, в этом смысле Тарковский полностью совпадал с Уальйдом: «Боги наказывают нас, когда исполняют наши желания».
Бенедикт подумал о том, какие бы образы воплотил телепатический жидкий океан, если бы он сам заглянул в эту бездну. Глядя на улыбающегося Джуда, который не прекращая флиртовал с гостями обоих полов — это выходило автоматически, он вдруг представил несколько сцен, которые были явно невозможны в реальной жизни. Вернее, представил — неправильное слово, эти сцены заскользили по самой периферии сознания, но этого хватило, чтобы щеки загорелись. Губы. Шея. У Джуда была дивная шея, которая так и требовала поцелуя. Интересно, действительно ли была хоть доля правды в том, что писали о Лоу и «его» Шерлоке Холмсе? Бенедикт не знал лично Роберта Дауни, но, конечно, хорошо представлял, обаянием какой силы тот обладает. Весьма двусмысленным, надо сказать, обаянием. Бенедикт затруднялся определить, назвал бы он Роберта брутальным или женственным. В нем парадоксальным образом сочеталось и то и другое. Вообще, они с Лоу были такими разными, что странной казалось даже возможность их формального общения. А представить их вместе… Бенедикт облизнул пересохшие губы, совсем как Джон Уотсон в "их" сериале, и приложил ладони к уже откровенно пылавшим щекам. Кажется, вино было слишком пьяным.

— У тебя такое лицо, — возник перед ним Лоу, — как будто ты думаешь о чем-то нескромном. И при этом смотришь на меня, – насмешливо уточнил он.
— Я всего лишь думал о том, какая соблазнительная у тебя шея, — засмеялся Бенедикт. Хочешь скрыть что-то — скажи правду.
— И еще меня бессчетное количество раз объявляли иконой стиля, а также я лицо Диора и Мартини. Тебе чертовски повезло, что я хотя бы здороваюсь с тобой, — продолжал зубоскалить Джуд, в голове которого тоже начинал плавать приятный алкогольный туман.
— Зато я — восходящая звезда. Ты выйдешь на пенсию, а я все еще буду играть плейбоев и оставаться секс-символом.
— А ты правду сказал тогда на пресс-брифинге? Ты действительно фантастический любовник?
Закусив губы, Бенедикт нарочито скучающим взглядом окинул обстановку и снова вернулся к Лоу. Тот смотрел на него с самой очаровательной из своих улыбок, засунув руки в карман узких брюк. Икона стиля. Да, действительно, есть люди, которым это дано от рождения. Да и вообще… красивый. Обычно такие красавчики — полные бездарности. Но к Лоу это не относилось. И Бенедикт не чувствовал уколов зависти или ревности, рассматривая эти ямочки, эту родинку на щеке, эти синие радужки. Он никогда не был лестного мнения о своей внешности, но и не стеснялся ее. Нет, он не хотел быть Джудом Лоу. Скорее он хотел самого Джуда Лоу. "Вот черт… Вот ты и вляпался в традиционный порок театральной тусовки". Однако шока это открытие не принесло, поскольку Бенедикт давно уже заметил, как он смотрит на Джуда. И как Джуд смотрит на него. Это была такая приятная игра. Пока игра. Но вот в это конкретное мгновение взглядов и усмешечек было уже мало. Скулы стягивало от желания прикоснуться. И Бенедикту как-то расхотелось шутить.
— Я пойду покурю, — отвернувшись, бросил он и быстрым шагом направился на задний двор.
Он уже свернул самокрутку, когда Джуд снова появился перед ним.
— Ты куришь самокрутки?.. — каким-то странным голосом спросил он. — Ты прямо как… Роберт…
— Он тоже курит самокрутки?
— Нет… — медленно произнес Лоу и как-то странно посмотрел в стену над головой Бенедикта. — Но вы оба — эстеты. Дальше этого дела не идет.
Они помолчали.
— Он тоже боится.
— Чего?
— Себя.
Снова возникла пауза. Бенедикт курил и смотрел в землю. Лоу прогуливался перед ним, по-прежнему держа руки в карманах. На улице уже сгущались сумерки, пока еще синие, серо-синие, в них зажигались огни, и в воздухе было разлито грустное томление, чисто весеннее. Бенедикт и не думал, что задний двор ресторана может быть таким… интимным местом. Этот момент был... совершенным, подумалось ему. И он был уверен, что это один из тех моментов, которые люди вспоминают перед концом жизни, пролистывая ее. "Жизнь — это не то, что с нами случилось, это то — что мы помним".
У него даже перестали дрожать руки, и он снова не совсем кстати вспомнил Мартина… то есть Джона.
– И еще… — вдруг сказал Лоу. — У вас обоих… такие красивые руки!
— У вас с ним что-то было?
Джуд молчал.
— Извини. Извини, я не должен был...
— Ты не должен был, да. Многого не должен был. Ну что уж теперь делать. Вы такие смелые на публику, но до вас невозможно добраться. Что там, за семью замками? А черт его знает! Кажется — одно, а на деле — совершенно другое. Это как ветер в начале весны... он теплый, и в нем запах цветов, и он так много обещает... но вдруг ты чувствуешь в нем холод далекого снега, близость вечных льдов... и ты не знаешь, в чем его подлинная суть. Он холодный? Или теплый? Я не могу так. Это как в Новом Завете: "О, если бы ты был холоден или горяч. Но ты, как тепел, не горяч и не холоден..."

— Ты жизнь и смерть, — тихо проговорил Бенедикт, смотря на тонкую темную фигуру, стоящую к нему спиной.
Ты приход марта
на дрожащую
голую землю.
Кровь весны –
анемоны и облака –
твой легкий шаг
возвращает земле
ее боль.
Теперь у всего, что живет.
есть голос и кровь.
Все страдает и корчится
в небе и в сердце,
ожидая тебя.

[vin_mar]

Бенедикт не думал, что когда-нибудь ему представится возможность уместно в реальной жизни прочесть стихи. Особенно ЭТИ стихи. Но сейчас они словно сами рождались в синем воздухе. Они были необходимы для этой тишины. Для этих огней. И для этой дрожи в теле. На последних строчках его бил озноб, и ему не удалось скрыть его в голосе.
Джуд подождал несколько секунд и стремительно развернулся и одновременно подался к нему. Это было не обычное его кошачье движение, а какое-то торопливое, нетерпеливое, почти рывок.
Мысли в голове Бена заметались обрывками афиш на ветру. Внутри заворочалась его вторая, бешеная ипостась, будто почуяв возможность близкого освобождения. Джуд стоял почти прижавшись к нему, никаких дистанций, никакого пространства для маневра, в пристальном взгляде синих глаз отражался только один вопрос, просьба, требование – здесь и сейчас, броситься вперед очертя голову или отступить, попробовать или струсить. Какого черта, мелькнуло у Бена в голове, мне нужно это сделать. Бог с ним, с завтрашним днем, будет еще время подумать, а сегодня – я буду делать то, что хочу.
Он медленно вытянул правую руку, не отводя взгляда от блестящих глаз напротив, скользнул ладонью по чужому плечу и положил ее на затылок. С внезапным удивлением отметил, что волосы у Джуда мягкие и шелковистые на ощупь. Внутри все горело, пальцы заледенели, сердце колотилось прямо в горле. Так он не психовал даже перед самым первым поцелуем в своей жизни. Джуд вздохнул и отвел взгляд.
И тогда Бен поцеловал его. Медленно и осторожно, нервничая, с любопытством, пробуя. В ответ он получил такое же несмелое движение навстречу, неожиданно робкое, прикосновение чужих пальцев к щеке – ожогом вспыхнула кожа. У поцелуя был вкус влажного весеннего ветра и обещания.
Они одновременно отодвинулись и снова посмотрели друг на друга. Бен машинально облизнул губы, и Джуд улыбнулся ему медленной понимающей улыбкой.
- Бен, ты покраснел.
- Вранье, тебе в темноте этого не видно, - усмехнулся Бенедикт. Ему было как-то необычно легко, и, в общем-то, он, конечно, не ожидал, что начнет паниковать, но и никак не рассчитывал на это чувство веселого беспечного удовольствия, оставшегося у него после поцелуя.
Джуд все так же стоял перед ним, раскачиваясь с пятки на мысок, руки опять в карманах. В отличие от Бена он как раз не ощущал никакой легкости, а только неудержимое желание продолжить, и нужно было держать себя в руках, потому что вовсе не хотелось показаться похотливым психом и испортить все очарование момента. Но уж очень было трудно терпеть, когда он только что поцеловал вот этот сумасшедший рот, когда он только что гладил вот это скуластое лицо материализовавшегося соблазна, и вдруг Бен снова наклонился и поцеловал его еще раз, словно проверяя эффект.
Эффкт вышел потрясающий для них обоих – они чуть не задохнулись, потому что в этот раз никак не удавалось оторваться друг от друга, потому что объятия не хотели разжиматься, потому что язык одного ласкал сладкие и податливые губы другого, потому что чьи-то нетерпеливые пальцы уже тянули футболку из джинсов, потому что бедра самопроизвольно прижимались к другим.
Лязганье замка в двери черного хода было как ледяной водопад. Они отпрыгнули друг от друга мгновенно, встрепанные, с лихорадочно блестящими глазами, дрожащими телами. Бенедикт принялся судорожно рыться в карманах в поисках табака, Джуд скрестил руки на груди и уставился на вход в ресторан.
В проеме появился Кевин. Он был заметно пьян, то ли от успеха, то ли от виски, которым он этот успех запивал, а скорее – от всего этого вместе. Кевин с укоризной поглядел на своих ведущих актеров. Ведущие актеры выглядели так, словно только что отбились от орды поклонниц. Других ассоциаций у Кевина, слава богу, не возникло.
- Парни, имейте совесть! – воззвал режиссер. – Ну важное же мероприятие, критики кишмя кишат! Сейчас же идите в зал общаться, почему мы с Хеленой должны отдуваться одни?
Джуд бросил на Бенедикта внимательный взгляд. Бенедикту только что удалось прикурить свою самокрутку, и на Спейси он поглядывал строптиво и виновато одновременно.
- Кев, старик, мы сейчас придем, дай Бену докурить.
- Чтобы через пять минут были на месте! – недовольно буркнул Спейси и закрыл дверь.
Джуд и Бен тут же шагнули друг к другу.
- Нам надо поговорить, - проговорил Джуд.
- Наедине, - ответил ему Бен и улыбнулся одним уголком рта. Ответная улыбка Джуда была не менее обольстительной.
- Я собираюсь на выходные к морю, в деревушку неподалеку от Плимута, поедешь со мной?
По телу Бенедикта прокатилась волна предвкушения, он молча кивнул. Темнота вокруг дышала томными обещаниями.
- Будь готов к семи, - сказал Джуд, берясь за ручку двери. Бен, проходя в распахнутую дверь, напоследок коснулся его плеча и довольно улыбнулся, ощутив, как вздрогнул Джуд. Кто сказал, что роль соблазнителя отведена только лишь Джуду? В эту игру можно поиграть и вдвоем.

[vin_mar]

***

Четыре часа пути до Уэмбери пролетели как несколько минут. Им обоим казалось, что они сейчас - два подростка на каникулах: беззаботные, в предвкушении грядущих приключений и развлечений. По молчаливому уговору о вечере накануне не было произнесено не слова, Джуд был поглощен дорогой, Бен, отодвинув сиденье до максимума, растянулся на нем и то дремал, то смотрел в окно, то исподтишка разглядывал Джуда. Судя по тому, что именно в эти моменты Джуд сжимал губы и щурил глаза в попытке удержаться от улыбки, маневры Бена он прекрасно заметил. Странно и приятно было смотреть на руки Джуда, уверенно лежавшие на руле, и испытывать острые уколы удовольствия при мысли, что, возможно, уже через несколько часов эти руки будут так же уверенно касаться его, Бена, тела. Стоило прикрыть глаза, и под веками возникали бессвязные и переменчивые образы смутно эротического содержания. Бен вздохнул, выпрямился и привел кресло в стандартное положение. Джуд покосился на него, вздохнул с точно такой же усталой и нетерпеливой интонацией и сказал:
- Нам осталось не больше четверти часа. Слушай, это небольшой городок, почти деревня, я езжу сюда, когда мне хочется побыть одному. Но заняться тут абсолютно нечем.
Бен со вкусом потянулся, намеренно задев при этом локтем плечо Джуда и заявил:
- Звучит интригующе! Давно я не попадал в места, где абсолютно нечем заняться. Не боишься соскучиться?
- Ну, похоже, я найду, чем развлечься... особенно если ты согласишься составить мне компанию, - ровным голосом сообщил Джуд, не отрывая взгляда от запетлявшей на подъезде к городку дороги.
Бенедикт окинул взглядом его красивый профиль, вздрогнул и некстати вспомнил о всех романах, приписываемых его спутнику, вымышленных и настоящих, и о том самом романе, о котором никому в мире не было известно ничего достоверного. От этих мыслей стало тревожно и зябко, накатило беспокойное возбуждение, Бен принялся, волнуясь и не замечая, что делает, кусать губы.
Машина проехала по улице вдоль набережной и остановилась в самом конце, у небольшого двухэтажного отельчика, пустого в это время года, когда туристический сезон еще не начался.
Джуд вынул ключ из замка зажигания, открыл дверь со своей стороны и хмуро сказал, отвернувшись в сторону:
- Слушай, перестань кусать губы, я и так еле держусь, скоро начну таблицу умножения вспоминать, чтобы отвлечься.
Бенедикт почувствовал, как внутри живота плеснуло чем-то жарким, но не хотелось пропускать удар на подаче противника. Поэтому он в свою очередь пристально посмотрел на Джуда и в демонстративной задумчивости прикусил нижнюю губу. Глаза Джуда из голубых стали совершенно синими, он неровно выдохнул, усмехнулся:
- Да Вы - коварная сволочь, сэр!
Бен выбрался на воздух и закинул себе на плечо рюкзак.
- Вы просто еще плохо меня знаете, сэр! Не всегда же мне изображать кисейную барышню.
- А ты изображал кисейную барышню? – осведомился Джуд, веселясь.
- Ну надо же было тебя как-то зацепить, - рассудительно ответил ему Бен.
- Ах, так вот что это было! А я-то, наивный, думал, что это я пытаюсь тебя зацепить!
На пороге появилась престарелая хозяйка, уже давно углядевшая своих гостей через окно, и диалог, только-только начавший приобретать интерес, пришлось скоропостижно свернуть.
Им отвели два крошечных номера, единственных на втором этаже, с видом на море, с пасторальными и романтичными занавесочками в цветочек, на подоконнике – горшки с геранями, на спинках кресел – вязаные салфеточки, фарфоровый кувшин на комоде. Ванная комната оказалась одна на оба номера, в конце коридора. На оклеенных полосатыми обоями стенах были развешаны морские пейзажи в скромных рамках.
Пожилая дама повела Бена в его номер, а Джуд подошел к окну и выглянул наружу. Городок будто вымер – середина четверга, еще не сезон, совершенно пустая набережная, снежные барашки пены у берега, тихое бормотание моря. Внезапно его охватило беспричинное счастье, бестолковое, необъяснимое, спазмом сжавшее все внутренности, парализововавшее тело. Счастье в понимании Джуда всегда было чем-то мгновенным, мимолетным ощущением, приходившим неожиданно, совершенно не в те моменты, когда оно, казалось, должно было явиться. Но со вчерашнего вечера эти приступы одолевали его безостановочно, всего лишь понимание того, что на все его действия отвечают взаимностью, просто и открыто, не бросая его от надежды к отчаянию, приводило его в состояние какого-то детского восторга, ему, взрослому, почти сорокалетнему мужику, хотелось по-дурацки скакать и прыгать, куда-то бежать, делать что-то бессмысленное и сумасшедшее...
Шаги по коридору, скрип двери, он замер у открытого окна, теплое дыхание над плечом, руки Бена вокруг его живота и низкий, хриплый голос у уха:
- Мне хотелось сделать это снова с того момента, как нам пришлось покинуть внутренний двор ресторана...Я еле терпел в машине, ты, мировой секс-символ!
Слабость в коленях, жар в пояснице, стремительно становящиеся тесными и неудобными джинсы у обоих, сумасшедшие глаза Бенедикта и томный вздох Джуда – и нарастающее напряжение, и уже невозможно повернуть назад, да и нет никакого желания поворачивать, зачем?
Бен провел языком по его шее, медленно, с какими-то короткими полувздохами-полувсхлипами. Джуд наконец-то позволил себе поцеловать его так, как уже давно хотел – почти кусая, втягивая себе в рот его нижнюю губу и язык. Он запустил обе руки Бену под майку, живот – твердый и гладкий - вздрогнул от прикосновения его рук. Звякали металлические пряжки на ремнях, оба издавали невнятные хрипящие возгласы, стон Бена в ушах Джуда был как какое-то дьявольское возбуждающее средство, хотя куда уж дальше, разве это возможно? Они стянули свои майки, движения становились все более нетерпеливыми и лихорадочными, Бен (куда только подевалось его смущение и стеснение) справился с болтами на джинсах Джуда и потянул их вниз, другой рукой высвобождая его член, нечаянными касаниями заставляя и шипеть, и охать, и морщиться от наслаждения. Еще через пару минут бестолковой возни они оказались, наконец, в постели, оба голые, оба с жадным любопытством рассматривающие друг друга. Каждый из них видел перед собой прекрасное, совершенное тело, лицо, перекошенное страстью, их стоны сливались, ни один из них не мог уже больше ждать. Сказались все эти долгие недели почти наедине на сцене, бесконечные репетиции, ставший почти родным запах другого. С самой первой минуты знакомства все шло к этому, их тела знали лучше хозяев, что им нужно, феромоны беспрепятственно путешествовали от одного к другому, исподволь притягивая их все ближе.
Джуд взял в руку член Бена, одновременно углубляя поцелуй. В ответ – судорожный вздох, и бедра навстречу его руке, и пальцы на ягодицах, уже не холодные, настойчиво скользнувшие глубже. Джуд вскрикнул и напрягся, он никак не ожидал такой уверенности, Бен вел себя, на самом деле, как опытный любовник, властно и совершенно не стесняясь. Но упускать инициативу тоже не хотелось, поэтому Джуд мягко отстранился и сполз ниже, прошептав:
- Хочу узнать твой вкус, не сдерживайся, - и провел кончиком языка по всей длине члена, дразняще задержался на уздечке и, только дождавшись нетерпеливого движения навстречу, взял его в рот целиком.
Бенедикт ерзал под ним, издавал такие хрипы, от которых Джуду казалось, что его собственный член сейчас лопнет, пересохшими губами просил, когда Джуд замедлял темп и почти выпускал его изо рта: «Ну перестань, быстрее, ну пожалуйста, быстрее! Не смей отстраняться, возьми меня снова! Глубже! Пожалуйста, еще раз...проведи языком по головке, боже!..возьми меня еще крепче!» и, выгибаясь дугой, кончил Джуду в рот с вырвавшимся сквозь плотно сжатые зубы воем, и тут же потребовал, чтобы Джуд его поцеловал. Поцелуй со вкусом спермы Бена стал для Джуда последней каплей, судорога оргазма заставила его упасть на Бена, и его собственная сперма забрызгала Бенедикту всю грудь. Не было сил открыть глаза, не то чтобы шевельнуться. Несколько минут полностью обездвиженные, с трудом переводя дыхание, они лежали рядом, очень медленно возвращаясь в реальность. Ветер с моря пробирался через распахнутое окно и развевающиеся занавески и смешивался с витающим в комнате запахом долгожданного и наконец-то случившегося секса в волнующую смесь.
Бен провел рукой по испачканному животу и неторопливо облизал пальцы по очереди, глядя Джуду прямо в глаза. Было ясно, что на этом никто из них не остановится.

[vin_mar]

***

Позже выяснилось, что туман в головах на почве секса не прошел, и улучшения не предвидится. Обнаружилось это в тот момент, когда Бенедикт и Джуд сидели в пустом ресторанчике, и Бен, выясняя у официантки что-то по поводу меню, в задумчивости постучал пальцем по губам. Джуд понял, что теперь этот жест в исполнении Бена будет вызывать у него одну единственную ассоциацию, сопровождающуюся определенной реакцией, к сожалению, не подходящей для людных мест. По прищуренным глазам Бена было видно, что для него это тоже не секрет. Официантка удалилась, и Бен улыбнулся ему медленной и обольстительной улыбкой. Джуд откинулся на спинку стула и сказал, широко улыбаясь в ответ и чуть ли не воркуя:
- Развратная сволочь!
- Извращенец, - услышал он издевательский смешок.
- От извращенца слышу.
- Я старался.
- Я это заметил. Как аппетит? Не пострадал?
- Мне казалось, тебе досталась порция побольше.
Джуд вздохнул. Удар достиг цели. Последствия не заставили себя ждать. Джуд поерзал в своем кресле и, небрежно кроша булочку, спросил:
- Надеюсь, тебе было вкусно?
Теперь настала очередь Бенедикта ерзать в кресле и ковырять вилкой в пустой тарелке.
Явилась официантка с блюдом устриц.
Джуд, уставясь прямо на своего собеседника, не глядя поднес одну к губам и приоткрыл рот. Отсутствие людей в зале позволяло им играть в свои игры не стесняясь, одноко Бен сомневался, что Джуда бы остановил и переполненный ресторан. Под длинными девичьими ресницами полыхал такой огонь, что кожа Бена покрылась мурашками.
Обед прошел скомканно и быстро, что именно оказалось в желудках, не мог потом вспомнить ни один из них. Силы воли хватило только на то, чтобы не бежать к гостинице вприпрыжку.
Захлопывая за собой дверь в комнату (для разнообразия в этот раз они оказались в номере Бена), Джуд, дергая рукава куртки, вынужден был признаться с неожиданным смущением:
- Боже мой, я веду себя как семнадцатилетний мальчишка!
- Мы ведем себя как семнадцатилетние мальчишки, - поправил его Бенедикт.
- Это сумасшествие какое-то, ну в самом деле! – пробормотал Джуд, плюхаясь на кровать, на него снова волнами накатывало болезненное возбуждение при виде раздевающегося Бенедикта, его длинных ног, тонкой талии, перекатывающихся под кожей узких и крепких мышц спортивного тренированного тела. Бен повернулся, увидел, как Джуд снимает джинсы, лежа на кровати, приподняв бедра и внимательно глядя на него, и в этот момент его осенило, что вот так случайно, неожиданно, ни на что не надеясь и не задумываясь, он нашел второго себя, почти идентичного, может быть, совершеннее и лучше. Будешь только моим, внезапно полыхнуло у него в мозгу. Уже почти теряя контроль, он лег рядом, стараясь притянуть Джуда как можно ближе, стать с ним одним существом, и тут Джуд прошептал, касаясь своими губами его:
- Ну, будь же собой, настоящим, таким, каким ты бываешь на сцене... Хочу тебя бешеного...
И этот шепот, замшевый, утягивающий в безумие, окончательно сорвал все барьеры у Бенедикта, правда, их почти и не осталось, наружу рвался уже неподвластный ему зверь, Джуд кусал Бена за шею и настойчиво прижимался своими бедрами к его, ничуть не облегчая положения.
- Да я тебя просто трахну сейчас без всяких церемоний, ты это понимаешь? – бесцветным голосом сказал Бен, пытаясь хотя бы припомнить, в каком именно кармане рюкзака лежит предусмотрительно прихваченная им в поездку смазка.
Джуд вывернулся из его рук, на щеках горело по пятну, повернулся на живот, в тишине комнаты раздался его насмешливый голос, чуть растягивающий гласные, приглушенный подушкой:
- Ну давай, что ж ты ждешь? Я в твоем распоряжении. Весь...
Сдерживаться было очень трудно, и еще какое-то время ушло на то, чтобы разворошить рюкзак, и идиотский флакон, конечно же, оказался в самом последнем кармане, а все это время длинные пальцы и требовательные губы касались тела Бена тут и там, доводя до исступления, совершенно не давая соображать, умело держа на грани. Наконец все было найдено, и уже совсем не нежно он перевернул не сопротивляющегося Джуда к себе спиной и левой рукой подтянул его ближе, одновременно действуя правой, перемазанной в смазке, помогая ему и себе перед проникновением. А потом оставалось только изо всех сил терпеть, медленно двигаясь, крепко сжимая узкие бедра перед собой, слушая сводящие с ума стоны, глядя на блестящую от пота спину, и терпеть еще, когда Джуд стал сам прижиматься все ближе, все резче, и дотянуться до его члена, одним этим прикосновеним доведя его до оргазма, и кончить самому, бурно, не выдержав сокращений мышц своего любовника вокруг собственного члена...

***

На следующее утро, после долгих взаимных уговоров, смешков и подначек, все же было решено вести себя как положено взрослым людям, звездам кино, театра и телевидения, чинно напиться в общей гостиной кофе (подали в серебряном кофейнике) и отправиться на прогулку.
Безлюдное побережье, шипенье ленивых волн, бледный песок – и Джуд, босиком, в подвернутых джинсах, с шарфом на шее – Бенедикту казалось, что любоваться этой прекрасной картиной он может бесконечно. И еще ему казалось, что нечто похожее чувствует и Джуд, когда тот оборачивался к нему с беспечной и радостной улыбкой.
Они убрели далеко-далеко, домов было уже не видно, только смутные разноцветные пятна, как на картинах Моне. Пустота вокруг странным образом создавала впечатление отсутствия остального мира, больше не было ничего, только серо-зеленое море, с лазурными пятнами у горизонта, немного выцветшее небо, блеклый песок – и они оба, как точка, где смыкаются все пространства.
Джуд бросал камешки в воду, пытаясь заставить их подпрыгнуть несколько раз. Бенедикт улегся прямо на песок, нацепил на нос очки, читал, посматривая на Джуда поверх обложки, задремал и проснулся от шуршания. Джуду наскучило его безыскусное развлечение, и он уселся рядом. Посмотрел, наклонился, быстро поцеловал Бена куда-то между скулой и глазом, улыбнулся опять. Они не могли остановиться, беспричинно и постоянно улыбаясь друг другу, взаимно дурея от счастья, отражавшегося в глазах.
- У тебя кожа соленая, Бен. И ты на солнце совсем рыжий.
Бен с удовольствием растянулся на песке и уставился в небо. Немного кружилась голова, шуршало море, запах Джуда рядом – хотелось, чтобы вот сейчас все замерло, и никогда больше не изменялось, как в детской игре, замри – и не отомри. Именно сейчас, в этот момент у него было все, что нужно, что он желал и получил, все стихии – земля под ним, вода рядом, воздух вокруг, огонь внутри – и любовь, разделенная поровну на двоих. Он не глядя протянул руку, и тут же навстречу скользнула ладонь Джуда. Не нужны были слова, было просто хорошо лежать рядом, освободившись от забот, мыслей, воспоминаний и сомнений, только наслаждаясь.
А еще было здорово, что не надо было притворяться, что не было людей – и можно было брести обратно к гостинице держась за руки, шлепать босыми ногами по воде, брызгаться и носиться друг за другом, поймать наконец и целовать, слизывая соленые капли с кожи, вздрагивая от предвкушения, игравшего в крови обоих.
И снова они пришли в тот же самый ресторанчик, и снова та же самая флегматичная официантка обслуживала их в пустом зале, и снова – хихиканье и подначки, и возвращение в отель, и – в этот раз – долгий и нежный секс, доводящий до изнеможения, когда сил уже нет, и глаза закрываются сами собой, и успеваешь только прижаться к разгоряченному телу рядом, прежде чем провалиться в сон...

*******

[vin_mar]

Вечер навалился неожиданно, залил черничной темнотой все вокруг, на другом конце набережной загорелись огни, а рядом с их гостиницей – старый, похоже, еще довоенный фонарь, дававший неровный круг желтого света около входа.
Джуд принес из бара бутылку вина, а Бен ухитрился купить фруктов в уже закрытом магазничике неподалеку, воспользовавшись своей свежей популярностью и уговорив уже закрывавшую дверь хозяйку продать ему немного яблок и винограда.
Со всем этим они расположились на узкой террасе, выходившей в маленький сад позади отеля. Хозяйка ушла, оставив за стойкой портье полусонного паренька без особого интеллекта в лице. Закрыв за ней дверь, юноша немедленно скрылся в глубине внутренних помещений, не обременяя никого своим присутствием. Стаканы под вино пришлось позаимствовать самостоятельно из монументального буфета в гостиной.
В саду горел еще один исторический фонарь, видимо, собрат того, что на набережной, но старше, так как свету от него было совсем мало, ровно столько, чтобы смутно различать профиль собеседника. Они развалились в плетеных креслах, задрали ноги на перила и болтали о том и сем, попивая вино, отщипывая виноградины, сталкиваясь при этом ладонями. Постепенно разговор перешел на кино, по возвращении в Лондон каждого ожидала масса дел, прежде всего – совместная фотосессия для промо «Кандиды» и съемки во втором сезоне «Шерлока» у Бена. Джуд закончил сниматься в сиквеле Гая Ричи как раз незадолго до начала репетиций спектакля, но ничего не рассказывал Бену об этом, а тот не спрашивал, сначала – не желая показаться надоедливым, потом – уже по другой причине. Причина эта проживала в Калифорнии и не давала Бену покоя уже несколько последних недель, то и дело проникая в его мысли и приводя его в смятение. Ему отчаянно хотелось спросить об этом Джуда, удостовериться, что он, Бен, вытеснил другой образ из этой красивой головы, но все фразы, которые приходили в голову, были на редкость дурацкими, слащавыми или сопливыми, да и вообще – воспитанные люди не спрашивают своих любовников о таких вещах. Никогда не спрашивай, если не готов услышать ответ, уговаривал себя Бенедикт, невидяще таращась в тень сада перед собой.
- Ты опять кусаешь губы, - мурлыкнул Джуд рядом, вытянул руку и легко пощекотал шею Бена сзади под волосами. – Это сулит мне то, о чем я думаю?
- Если ты думаешь обо мне, то да, - понизив голос ответил Бенедикт.
- Ну не о Сиенне же, - усмехнулся Джуд.
- Нет, не о Сиенне, - сказал Бен и повернулся к нему.
Джуд побарабанил пальцами по столешнице. С первых же слов он понял, о чем, точнее, о ком пойдет речь. Конечно, никто и не собирался обсуждать Оливию или Сиенну, тут и обсуждать было нечего, они оба находились в абсолютно одинаковом положении и прекрасно сознавали, что это положение устраивает их обоих. Нет, сейчас нужна была совсем другая определенность, совсем другая причина заставляла Бенедикта опять кусать губы, а Джуда – непроизвольно дергать подбородком.
Он встал и оперся руками о шершавые от потрескавшейся краски перила. Бен остался сидеть в кресле позади него, молча, не шевелясь.
- Мне сложно об этом говорить, - сказал Джуд. – Прежде всего потому, что я не знаю, что я должен рассказать. Ты хочешь знать, было ли что-то между нами? А «что-то» - это что?
Он обернулся и пристально посмотрел на Бенедикта. Бен отвел глаза в сторону. Он уже чертовски пожалел, что начал этот разговор, ему хотелось его немедленно прекратить, как угодно, лучше всего просто зажав рот Джуду своим, ему было неприятно и неловко, что он вдруг почувствовал жгучее возбуждение, когда Джуд заговорил о Роберте, хотелось немедленно вернуться обратно на полчаса назад и утащить Джуда в спальню и заниматься там любовью до полного изнеможения, до звона в пустой голове, до слез, до дрожи во всем теле.
А вместо этого он сидел в темноте, смотрел в горящие глаза своего любовника и слушал рассказ о другом, третьем мужчине.
- Так вот, - продолжал Джуд, - никакого секса у нас не было, несмотря на все сплетни в прессе и интернете. Но я очень хорошо понимаю, откуда все это пошло – потому что я не мог сдержаться. Я попался в ловушку его дьявольского обаяния, как и многие до меня. Это просходит просто помимо твоей воли – раз, и ты уже пойман и привязан. И ты не понимаешь, куда вдруг подевалась твоя сдержанность и жизненный опыт, да и наплевать уже – ты завяз по самую макушку. И тебе кажется, что все это – только тебе, что только ты ему интересен и нужен, и опять, помимо своей воли, ты начинаешь на что-то надеяться и тут – хлоп! Все кончилось – на тебя смотрят невиннейшим и непонимающим взглядом! И чувствуешь себя – полным идиотом, совершенным придурком! И не забудь, при этом тебе надо еще как-то справиться со своими собственными эмоциями, со своей уже существующей зависимостью... А зависимость-то – от миража, ничего и не было, ты сам все придумал... и в тоже время ясно – нет, все это тебе не примерещилось, просто он в какой-то момент решил, что все должно быть по-другому...
- И ты – жалеешь? – спросил Бенедикт тихо.
Джуд хмыкнул.
- Да нет, уже нет. Ну, это была, конечно, не первая моя несчастная влюбленность. Сам не знаю, почему меня так зацепило. Когда Дауни нет рядом, никогда этого не понимаешь. Видишь сам, тут и сказать-то особо нечего...
Бенедикт поднялся из кресла и встал рядом. Он испытывал странное, смешанное чувство – и ярость, и желание, и жалость, и еще много всего слилось внутри него. Он притянул Джуда к себе и прошептал ему прямо в губы, сильно прижимаясь ртом, жестоко, чуть ли не кусаясь по-настоящему:
- Будешь теперь только моим... все, больше никого нет тут, между нами...
Неожиданно Джуд сжал его с такой силой, что Бенедикт ахнул.
- Между нами никого и не было, ты, идиот с прозрачными глазами. Думаешь, можно думать о ком-то еще, трахаясь с тобой? С тех пор, как я пришел к тебе в театр, я только о тебе и думал! С этого поцелуя на заднем дворе ресторана – я думал только о твоих губах! Со вчерашнего дня, когда ты кончил у меня во рту – я думаю только о том, сколько еще пройдет времени, прежде чем мы снова займемся любовью! Да я хожу с непрекращающейся эрекцией из-за тебя рядом, придурок!
Не ослабляя хватки Джуд прижал Бена к перилам, они оба сейчас были полностью заполнены жгучей смесью ярости и желания, кипели огнем, как проснувшийся вулкан.
- Все, хватит! Раздевайся сейчас же! – велел Джуд, грубо дернув воротник майки Бенедикта. – Это ты думаешь о ком-то еще, не я! Это ты тащишь кого-то еще между нами!
Бен попытался оттолкнуть Джуда, но неудачно, тот при желании терял всю свою утонченность и субтильность, и грубой силы в нем было ничуть не меньше, чем в любом другом крепком мужчине. Бенедикт сморщил нос в ярости и прошипел, все-таки расстегивая джинсы и отбрасывая их в сторону:
- Что, хочешь отыметь меня прямо здесь?
- Да, именно, пока ты занят только мной, а не мыслями о ком-то еще! И заметь, в отличие от тебя, я не спрашиваю, кто научил тебя всему тому, что ты демонстрируешь мне вторые сутки подряд! – сквозь зубы бормотал Джуд, царапая гладкую кожу на талии и бедрах Бенедикта.
Тут он почувствовал, как Бен вдруг ослаб в его руках, посмотрел на него с каким-то жалобным выражением и повернулся, сам, покорно прижавшись спиной к груди Джуда и полностью отдаваясь на его волю. Это было настолько неожиданно, так не соответствовало его поведению в любви, что Джуду показалось, что он сходит с ума. Этот рыжий длинный скромник вытворял с ним что-то такое, что еще никогда не случалось, было вообще ни на что не похоже, вытаскивал наружу самые темные нити внутри него.
Джуд прерывисто вздохнул и обнял податливо шевельнувшееся бледное, изящное тело. Вся неуступчивая злоба внезапно пропала и заменилась нежностью, почти жуткой от невозможности с ней справиться.
- Бен, Бен...прости меня, Бен...
Бенедикт снова повернулся в его руках, обнял его и прошептал:
- Ты прости... я действительно псих... пойдем все-таки наверх...хочу тебя ужасно...

***

[vin_mar]

Утро выдалось свежим до зябкости. На море усилилась волна, береговая служба вывесила желтый флаг для редких купальщиков, который, судя по тому, как росли пенные буруны, через часа два грозил смениться на красный.
Джуд смотрел на пенистую зеленоватую воду из-за пресловутых занавесок в цветочек. Море. Оно видел Помпея, Цезаря, Суллу, и ему нет дела до крошечных слез и радостей тех, кто плещется у самых его берегов. Оно увидит еще многих и многих после нас, и ему совершенно некуда торопиться. Что бы ты ни сделал, ты всегда можешь пойти к морю, и оно всегда будет здесь. Завтра, уже завтра, на тебя снова навалятся лондонские улицы, навалятся всем тем, что обычно изображают в журнальных фотосессиях: старинными узкими улочками, мощеными площадями, арками, фонтанами, мощными призрачными башнями и мостами, уличными кафе, просветами голубого неба в конце переулка — распахнувшегося неожиданно и поразившего своей прозрачностью и призраком зеленого в голубизне... совсем как глаза Бена.
Джуд повернулся и посмотрел на еще спящего Бенедикта. Бледные, прозрачные веки, густые, словно намазанные сажей ресницы. Губы. Руки. Лоу опустил занавеску, снова забрался в постель и обнял любовника, прижавшись грудью к его спине.
Возвращение в Лондон не означало расставания, нет, совсем напротив — впереди снова "Кандида", да и встреч вне театра никто не отменял. Лоу улыбнулся и потерся головой о шею, к которой прижимался. Впервые за много лет весна действительно принесла ему новую, совершенно новую жизнь. Как там Бен читал? "Кровь весны – анемоны и облака". В крови Джуда Лоу сейчас тоже были словно — анемоны и облака.
Поверх его рук легонько легли пальцы Бенедикта.
— Давно проснулся?
— Полчаса где-то. Море волнуется.
— На море смотрел? Рома-антик, — улыбнулся Бен.
— И на тебя. На тебя — больше.
— Льстец.
Они повалялись еще немного, потом Бенедикт вздохнул и сел на постели.
— Думаю, все же надо прогуляться и позавтракать. Кто первым в душ?
— Иди, — лениво усмехнулся Джуд. — А потом приходи снова сюда. Но я не обещаю, что потом тебе не придется иди в душ повторно.
— Кстати, в душе я пою. И надо сказать, неплохо. Так что, если захотите послушать небольшой душевой концерт — можете присоединиться.
— Боюсь, как бы наша милая хозяйка тогда не услышала совсем другой концерт — на два голоса.
Бенедикт качнул головой и засмеялся, но в душ все-таки ушел.
Джуд лежал на спине, закинул руки за голову, и рассматривал потолок. Ему было спокойно и хорошо. Он витал где-то в своих смутных фантазиях, поэтому даже не сразу отразил постепенно вползшую в сознание ненавязчивую мелодию телефонного звонка. На сто процентов, их уже потеряли в театре. Но он даже не был этим раздражен — кажется, сегодня ничто не могло вывести его из состояния душевного штиля. Не глядя взял телефон и, не торопясь, приложил к уху.
— Ну здравствуй, Джудси. Как там у тебя дела?
Лоу даже не сразу узнал этот голос. Хотя в то же время узнал с первых нот. Не узнало его сознание, зато узнало тело, кожа, словно покрывшаяся крошечными стальными иглами.
— Здравствуй, Роберт. Давненько ты не звонил.
Джуд с удивлением обнаружил, как ровно и хорошо поставлено, словно он играл на сцене, звучит его голос. А раньше он заикался. Почти всегда заикался, когда был рядом с Дауни. Не мог говорить спокойно, не мог сидеть спокойно, не мог дышать спокойно, связно формулировать мысли. Поэтому на совместных интервью всегда нес какую-то чушь, чувствуя от этого стыд и — жар от близости Роберта, от его прикосновений. И сам провоцировал его на прикосновения, снова и снова. А сейчас — абсолютно ровно все. Удивительно.
— Да, давненько. Замотался. Много всего. Ну да ты сначала расскажи, как ты. Как ты, Джудси?
— Я? Прекрасно. А ты знаешь, действительно прекрасно. Это не оборот речи.
— Как Сиенна?
— Сиенна чудно. Всю весну порхает, как бабочка, по светским раутам. Ей предложили несколько хороших ролей.
— В театре есть что-то особенное?
— О да. — Джуд помолчал. "Ты даже представить себе не можешь, Роберт, насколько особенное".
— Настолько особенное?
Джуд вздрогнул. Чертов Дауни.
— Знаешь, получилось очень забавно. Я играю в "Кандиде" с человеком, который тоже сыграл Шерлока Холмса. BBC снял такой мини-сериал. Очень свежий взгляд: Шерлок Холмс в нашем времени. И характер Шерлока интересно прописан. Видимо, это моя судьба. Не один Шерлок, так другой.
— Да уж, Джудси. Тебе просто везет на Холмсов, — голос Дауни не изменился ни на йоту, но Джуду достаточно было малейшего изменения интонации, и он заметил, поймал — совсем легкую, непонятную нотку, да что там поймал, он мысленно понесся по ее следу, как гончая, ловя даже неуловимый призрак эмоций. Казалось, это происходило независимо от его воли.
— И как его зовут?
— Бенедикт Камбербэтч.
— Странное имя.
— Возможно.
— Надо посмотреть. Он видел наш фильм?
— Видел. Сказал, что отдает тебе должное, но это не Шерлок Холмс. Ты играл самого себя в очередной раз — так он считает.
— Хм, интересно. Я Нарцисс, выходит? Ну а ты что скажешь? Кто тебе больше нравится?
— Вы совершенно разные, — холодно сказал Лоу, чувствуя, что начинает дрожать. "Ты даже не знаешь, Роберт Дауни-младший, насколько ты сейчас близок к самой сути вопроса".
— Вы нашли общий язык? Хотя о чем я — это же Джуд Лоу, разве он не очарует любого, с кем столкнется? Понятно, что нашли. Я смотрю, тебе там совсем не скучно, в твоей Англии.
Джуд забрался под одеяло, его внезапно охватил озноб. Он боялся, что начнет стучать зубами в трубку.
— Джудси? Куда ты пропал?
— Извини, забирался под одеяло. Мы на море, сейчас тут прохладно — окно открыто.
— Мы? Ты с Сиенной?
Джуд молчал.
— Не с Сиенной? — весело удивился Дауни. — Впрочем, не мое дело, не буду пытать, а то вдруг тут в кустах притаились журналисты с прослушивающими устройствами. Джуд... ты мне долго не звонил. Я соскучился по тому, как ты говоришь, что скучаешь по мне.
Дауни, как всегда, ерничал. И тут Джуд словно бы ступил в очень холодную воду.
— Роберт, а тебе не приходило в голову, что я просто больше не скучаю по тебе?
— Джудси, да твоим голосом можно сейчас резать мясо, что с тобой? Этот твой новый Шерлок так тебя очаровал? Ты мне изменяешь? — Дауни улыбался, но в голосе снова скользнула непонятная нотка. То ли обида. То ли ревность. То ли непонимание. Джуд словно бы увидел легкий прищур темных глаз.
— У тебя все хорошо? — Лоу попытался смягчить последнюю фразу. В конце концов, в чем перед ним Роберт так уж виноват? Просто больше никогда. Никогда. Никогда.
— Да хорошо все. Ну более или менее. Ты же знаешь, мы со Сьюзан открываем собственную компанию. Когда стану старым и противным, буду снимать драматические комедии.
— Я рад, что у тебя все отлично, Роб.
— Только одно у меня не совсем отлично, Джудси. Теперь я — скучаю по тебе.
И в трубке пошли гудки. Но Джуд еще некоторое время держал ее у уха, у пылающей щеки, всем телом ощущая тембр этого голоса, и машинально наблюдал, как трепещут на ветру легкие занавески. На пляже вывесили красный флаг. Приближался шторм.

****

[vin_mar]

Съемки назначили на восемь утра в одном из современных бизнес-центров в Сити. Бен явился раньше Джуда и уже успел переодеться, когда в дверь постучали и кто-то из съемочной группы провел в комнату Лоу. После возвращения в Лондон прошли всего сутки, что они не видели друг друга, но Бенедикту показалось – не меньше месяца. Джуд огляделся и кивнул на дверь.
- Закрывается, - ответил Бен. – Надо же нам спокойно переодеться.
Он подошел к окну и выглянул наружу. Если папарацци еще не изобрели способ самостоятельно взлетать на воздух, то подглядеть, что происходит в комнате на двенадцатом этаже высоченного современного здания никто не мог. Он обернулся, и тут же руки Джуда обвились вокруг него.
- Скучал по мне, извращенец? – промурлыкал ему в ухо Лоу, дразняще касаясь губами.
- Скучал по твоей заднице, наглец, - рассмеялся в ответ Бенедикт, в свою очередь прижимаясь ближе и с наслаждением глубоко вдыхая запах Джуда: кофе, одеколон, утренние лондонские улицы.
Мимолетный поцелуй на ходу, вот и все, что они могли себе сейчас позволить. Джуду еще нужно было сменить одежду, Бенедикту - к гримерам, время поджимало, пора было работать.
Редакторы и фотограф объяснили тему съемки: коммерчески успешное детективное бюро, богатый офис, уверенные в себе и солидные молодые британцы – хозяева. Было понятно, что тему Холмс-Ватсон следущие несколько месяцев в покое не оставят ни за что – начинающиеся съемки второго сезона сериала и выход обеих версий – фильма Ричи и трех серий BBC – в конце текущего года не позволяли ни пресс-агентам актеров, ни журналистам упустить такую грандиозную возможность.
Две самые стильные звезды Британии, оба в темно-синих узких костюмах, оба в белых рубашках, рыжий и блондин, одинаково утонченные, элегантные, вылитые кумиры Соединенного Королевства – вот новый, потенциально исключительно выигрышный брэнд. Вот наконец такой Холмс, каким желала его видеть интеллектуальная элита Англии. И вот именно с таким Холмсом должен быть Ватсон, сообщила Бенедикту девушка-стилист, укладывая ему волосы.
Первый раунд сессии прошел четко и споро – были отсняты все запланированные постановочные мизансцены: Бенедикт в роскошном кожаном кресле за прозрачным, будто невесомым столом, Джуд – чуть позади, сложив руки на груди, гордо приподняв подбородок. Потом – друг напротив друга, упершись руками в тот же самый стол, рядом у окна во всю стену – якобы обсуждение важного вопроса. Портретные снимки – Бенедикт с какой-то модной и ультра-дорогой курительной трубкой, Джуд с тростью (куда же Ватсону без нее!), но тоже – модного брэнда и современного дизайна. Портрет вдвоем – фотограф попросил просто постоять рядом, глядя в камеру, последовали привычные указания: посмотреть налево, посмотреть прямо, подбородок выше, лица чуть серьезнее, больше гордости, немножко надменности. «Правь, Британия!», прошептал Бенедикт Джуду в один из коротких перерывов между кадрами. Джуд не удержался и расхохотался, прошло уже два с лишним часа, все устали, фотограф объявил перерыв, но продолжил еще периодически щелкать затвором.
- Джуд, Бенедикт, нам нужно пару снимков, где вы будете не такими пафосными, чуть проще и ближе. Читатели любят, когда есть несколько снимков «из настоящей жизни», - льстиво пропели редакторы разделов мод и кино, присутствовавшие в импровизированной студии. Джуд принялся привычно шутить и очаровывать всех окружающих, время от времени бросая на Бена выразительные взгляды и строя уморительные рожицы. Принесли кофе, ассистенты поправляли реквизит, все как-то разбрелись, Бенедикт и Джуд внезапно оказались на несколько минут предоставлены сами себе. Бен рассеянно присел на краешек стола, Лоу примостился рядом, держа в руках стаканчик с кофе.
- Сиенна уехала утром в какой-то спа-отель на французское побережье, ей нужна талассотерапия, - нейтрально сообщил он.
- Джуд, ты сегодня в роли «один дома»? - рассмеялся Бенедикт.
Джуд наклонился чуть ближе. Морщинки в углах его глаз не давали Бену отвести взгляд. Вокруг было полно народу, они были на глазах у всей съемочной группы, в любой момент к ним мог подойти кто угодно, а все мысли Бена вдруг опять оказались заняты только этим голубоглазым красавцем рядом и непрошеными картинками прошедших выходных: Джуд босиком, по щиколотку в шипящем прибое, Джуд раздевается в тесной комнатушке, Джуд весь в поту и в его руках. Бен вздрогнул.
Джуд удовлетворенно улыбнулся, словно прочитав все это на его лице.
- Насколько я знаю, Оливия тоже где-то на съемках, не так ли? Ну, вижу по твоей реакции, что я не ошибся. Один дома? Забавно... Хочешь поиграть в грабителей?
- Что, ты нагреешь ручку на двери? Зальешь маслом лестницу в подвал?
- Подвал? Слушай, мне нравится ход твоих мыслей! Хотя масло я бы использовал в других целях, - в голосе Джуда слышался еле сдерживаемый смех.
Бенедикт приподнял одну бровь – удачный жест, и всегда производит впечатление. Только не на Джуда – тот повторил его движение, сохранять серьезные лица уже не получалось, они то и дело фыркали от смеха, все же пытаясь не привлекать к себе внимания окружающих.
- Ну, продолжай! Должен же я знать, стоит ли мне тебя грабить. Стало быть, затащишь ты меня в подвал, кстати, там у тебя достаточно комфортно? Я, знаешь ли, люблю комфорт и всякие удобства. Потом будет масло в ассортименте, и? Я надеюсь, престрашные пытки?
- О да! Ну как же без пыток! И подвал у меня – вполне комфортный, можешь не беспокоиться.
- О боже, подвал с пытками! Я уже крайне заинтригован! Что же это будет? Ты меня свяжешь? Ммм, какой ужас! Начну бояться прямо сию минуту!
- Само собой – где же ты видал пытки без связывания? Как учит нас классическая литература, пленника надо сначала раздеть, привязать и вот тут уж можно приступать к пыткам.
- А звукоизоляция? Я же буду кричать! Может быть, даже звать на помощь, а?
- Я тебя уверяю, полностью оборудованный подвал, для всех видов пыток. Тебе понравится. А что именно будешь кричать? И как?
- Ну что ж, от таких предложений не отказываются! Будь уверен, на свидание с пытками я не опоздаю ни на минуту!
Они оба уже смеялись в голос, сидя рядом на прозрачном длинном офисном столе, на фоне лондонских зданий, залитых ярким полуденным солнцем. Бен в шутку слегка толкнул Джуда рукой в плечо, тот машинально схватился за его колено, чтобы не упасть и не расплескать кофе в картонном стаканчике. Им было так восхитительно весело вдвоем, их ждал длинный вечер и жаркая ночь, радость вилась вокруг них пузырьками шампанского, и все было удивительно прекрасно, где уж тут обращать внимание на фотографов и щелканье затвора камер! Да и не делали они ничего особенного – двое приятелей в отличном настроении в перерыве между съемками сидят и болтают, ничего предосудительного.
Редакторы и команда фотографа были в восторге от получившихся кадров, сообщил им потом пресс-агент «Олд-Вик». Съемка удалась, интервью получилось вполне интересным и живым, хоть и не содержало абсолютно ничего нового, и все остались совершенно довольны «удачным сотрудничеством», как выразилась пресс-агент.
Номер «Эсквайра» вышел через месяц. На обложке красовалась гордость Великобритании в двойном количестве – шикарная пара элегантных строгих красавцев, неуловимо похожих друг на друга породистых аристократов.
Ниже красовалось название статьи: «Ватсон нашел настоящего Холмса», а купив журнал, все желающие могли прочитать интервью звезд и ознакомиться с великолепной фотосессией на пяти листах, представляющей новую и уже состоявшуюся иконы стиля в образах идельных с точки зрения редакции Холмса и Ватсона. Жемчужиной серии был, несомненно, очень живой и естественный снимок, на котором обе звезды небрежно сидели на столе с кофейными стаканчиками в руках – и заразительно смеялись известной лишь им одним шутке, сияя друг другу глазами и чуть ли не соприкасаясь носами.
Фотограф очень гордился этой фотографией, искренне считая ее самой удачной из всех. Жаль только, что интервьюеру так и не удалось выяснить у звезд, над чем же они так упоенно смеялись – ответить на это вопрос оба отказались категорически, указывая на актерскую солидарность, корпоративную честь и прочую ерунду, о чем корреспондент честно сообщил в заключительном абзаце.
В США местная версия журнала появилась всего на день позже. Было начало лета, и в связи с надвигающимся сезоном отпусков, редакцией было решено запустить в печать те же самые материалы, что и в британском издании.

*****

[vin_mar]

По коридорам Национального театра, где только что в очередной раз отгремел "Франкеншейн" с Бенедиктом Камбербэтчем и Джонни Ли Миллером в главных ролях, легкой походкой шел человек в шляпе, светлых брюках, белой футболке и теннисных туфлях.
Он шел за ассистенткой, провожавшей его к главному виновнику сегодняшнего успеха пьесы, шел — как будто бы танцевал, и девушке, косившейся на его красивое, затененное полями шляпы, лицо, казалось, что этому человеку не может быть страшно. Он выглядел так, как будто сам по себе в целом мире. Девушка-ассистентка изучала философию и поэтому сумела припомнить нужную цитату из Ницше (в театре ведь все помешаны на цитатах): "И мы увидим Шиву, дух разрушения, который танцует по печали, как по лугам".
— Мистер Камбербэтч, к Вам мистер Дауни.
И быстро удалилась.
— Вы были великолепны, мистер Камбэрбэтч. Я пришел выразить Вам свое восхищение.
Он стоял, прислонившись спиной к косяку двери, и смотрел.
Нет, не смотрел. Просто пялился. Нагло и откровенно. Разглядывал с головы до ног. Бенедикт поймал свое сердцебиение где-то у самого горла, и у него мелькнула шальная мысль, что, черт, надо быстро одеться. Потом он сообразил, что полностью одет.
— Вас покрасили для Шерлока? Отлично. Вам идет быть брюнетом. И Вы мне тоже нужны скорее брюнетом.
— Простите?
Дауни оттолкнулся от косяка, подошел к креслу и опустился в него. Бенедикт завороженно смотрел на гостя — он будто тек по комнате. Энергетика страшной силы, мелькнуло у Бена в голове. Он кожей чувствовал, как его обволакивает что-то теплое, сумеречное.
— Садитесь, — приглашающе кивнул Дауни на кресло напротив, как будто это не он пришел в гости, а к нему.
Бенедикт сел.

Роберт еще пару секунд смотрел на него этими своими глазищами, и Бенедикт думал только "чертчертчертчерт".
— Я не буду ходить вокруг да около. Вот Вам сюжет.
И он словно бы прочитал с невидимой страницы на высоких, шутовских нотах:

"Двое бывших любовников Молли Лейн стояли у часовни крематория спиной к холодному февральскому ветру. Обо всем уже было говорено, но они проговорили еще раз.
– Так и не понял, что на нее обрушилось.
– А когда понял, было поздно.
– Быстро скрутило.
– Бедная Молли".

— Вы наверняка читали этот роман, Бенедикт, — продолжал Дауни своим обычным низким голосом.
Бен чуть дернулся при звуке своего имени.
— Тем более что Вы уже снимались в фильме по роману этого автора. Насколько я знаю, он Вам нравится. Но там у Вас была маленькая роль. Хотя с ней Вы справились весьма, весьма неплохо. Знаете, играть персонажей, которые одновременно друзья, соперники и имеют общую любовницу, всегда забавно. Там много весьма остроумных диалогов. К примеру, вот этот:

"– Ты чему-нибудь у нее научился? – вдруг спросил Клайв.
– Я секс не запоминаю, – ответил Вернон, помолчав. – Наверняка это было изумительно. Но помню, что она объяснила мне все про порчини – как выбирать, как готовить".


— Иэн Макъюэн, "Амстердам", — глухо сказал Бенедикт.
— Конечно, — широко улыбнулся Дауни. — Двое друзей — главный редактор популярной газеты и признанный композитор, работающий над «Симфонией тысячелетия», – заключают соглашение об эвтаназии: если один из них впадет в безумие, то другой обязуется его убить…
— Но они оба безумны, да, я знаю эту историю.
— Она Вам нравится?
— Да.
— Я приглашаю Вас на роль редактора Вернона.
Тут Бенедикт впервые за весь разговор усмехнулся.
— А Клайв?
— Клайв — это я.
— Я Вас убиваю?
— Да, — ответил Роберт Дауни и снял шляпу. — Именно так. Вы меня убиваете. Вы вполне сможете сыграть убийцу. Отвратительного и прекрасного.
— Но кто снимает?
— Точно не Гай Ричи. Но Вы получите еще одну возможность сказать, что я, как всегда, играю самого себя.
Бенедикт вспыхнул. Потом вдруг понял — и побледнел.
— Джо Райт. Я работал у него в "Солисте", и он быстро прогрессирует, а с нами он будет прогрессировать еще быстрее. Джо крут, это будет прекрасный фильм. Соглашайтесь, ничего неважно, только Ваше согласие. Снимать будем преимущественно в Лондоне. И мы оба примем участие в разработке сценария, обещаю.
Бенедикт в изумлении воззрился на собеседника, забыв обо всем.
— И когда же начало съемок планируется?
— После того, как скажешь "Да".
У Бена задрожали руки. Он кусал губы, и у него горели скулы. А когда осознал, что Дауни смотрит, не отрываясь, загорелись и уши. Он знает. Или догадывается. Но даже это не дает права так смотреть.
Я же его ненавижу, думал Бенедикт, как же мы будем?..
Ненависть иногда делает игру бесподобной, подсказал опыт.
Так хочется пройти через это. Вряд ли когда-то испытаешь что-нибудь подобное.
Эксперимент, проснулся в нем Шерлок.
— Да.
Дауни на секунду замер, потом встал и движением танцора надел шляпу. Через секунду Бенедикт не увидел, а ощутил его совсем близко, и тонкие сильные пальцы сжали его локоть.
— А фотосессия удалась. Выглядите очень сексуально вместе. Очень. Я раз десять дрочил в душе на последнюю фотографию. И, видимо, буду еще.

И вытек из комнаты. Но Бенедикт, неровно дыша, еще долго чувствовал горячие пальцы и присутствие в тесной комнате этого черноглазого психа.

[vin_mar]

Июньские вечера медленные и долгие. Солнце никак не может расстаться с небом, растягивая прощание на несколько часов. Люди никак не могут расстаться с городом, особенно в пятницу, неспешно бродят по остывающим улицам, возвращаясь из гостей, после спектаклей, кино и посиделок в пабах. Где-то смеются, женщины в ярких платьях как пятна на картинах абстракционистов, нега и лень, слоями расположившаяся в пропитанном запахом асфальта воздухе.
Бен пошел к Джуду из театра пешком. Он чувствовал настоятельную потребность взять паузу для себя самого, чтобы хотя бы отчасти обрести способность нормально соображать. Унять сердцебиение. Расслабить прогулкой сведенные мышцы. Как-нибудь прогнать ошеломление.
Он попытался думать, но выходило не очень, в голове по кругу бродили только три мысли: «чертчертчертчерт», «как же теперь» и «как я мог». Сделать шаг в сторону с этого заколдованного пути не получалось никак. Что еще хуже – стоило только немного ослабить концентрацию внимания на тротуаре, как перед внутренним взором возникало черноглазое лицо демона, ненароком заглянувшего к нему сегодня. Хотя – почему же ненароком? Похоже, демон заглянул вполне намеренно, с своей обычной целью: сбить с пути, совратить. Ну что же, падший ангел, манивший Бенедикта вкусить от райского яблока познания, был хорош, соблазнителен, как идеальное воплощение греха.
Кожа на локте, где Дауни прикоснулся к Бену, горела до сих пор. Бен даже несколько раз внимательно посмотрел на руку, каждый раз удивляясь, что не видит там отпечатков пальцев. Он машинально потирал локоть другой рукой, не в силах избавиться от этого ощущения.
Господи, а как же прекрасно начинался этот день! Последний месяц, как раз с той самой фотосессии для «Эсквайра» навалилось столько работы, что им с Джудом почти не удавалось увидеться наедине, да еще и обе девушки вернулись домой из своих поездок. Безусловно, в современном мире существует масса совершенно легальных возможностей для двух мужчин провести время вместе. Футбол, например. Прекрасно, но вряд ли удастся заняться любовью на стадионе в разгар матча. Хотя сами матчи, которые они посетили, были, конечно же, интересны. Еще можно сходить выпить – но где же найти такой бар, где нет людей? Быстрый секс в туалете? Скорее из разряда эротических легенд, вовсе не так романтично и ужасно неудобно, хотя нельзя сказать, что они не пробовали. Гримерка! Тоже не выход, даже если она у вас одна на двоих: существует постоянный риск, что кто-то появится. За кулисами, утром или после спектакля – тоже, к тому же выяснилось, что у Джуда ужасная аллергия на пыль, и своим чиханием он привлекает людей даже из самых отдаленных уголков театра. Спортивный клуб? Подойдет, если вы хотите, чтобы ваши фотографии (и вовсе не такие красивые, как на фотосессиях) немедленно появились в интернете. Гостиница? Просто замечательно, ролик на youtube выложат еще до того, как вы успеете выйти из номера, можно будет смотреть не вылезая из кровати. Вот так и ждешь, пока одна наконец уедет на долгожданные съемки в Голливуд, а вторая – укатит с мамочкой на Майорку, «такой неожиданный и приятный подарок, милый! Какой ты заботливый, жаль, что ты не сможешь поехать вместе со мной!»
И вот наконец-то у них образовалась совершенно свободная неделя, которую они могли посвятить друг другу, пара спектаклей в театре и съемки Бена не в счет! Урадкой обмениваясь поцелуями по углам, выходя из дома под предлогом прогулки, а на самом деле – чтобы спокойно поговорить по телефону, они ждали наступления этой пятницы как дети ждут Рождества.
И вот Бен получил свой подарок под елку.
«Чертчертчертчерт, как же мы теперь, как я мог!»
В устоявшийся маршрут мыслей добавилось еще одно предательское соображение, что все-таки Джуд разговаривал с НИМ, хотя бы раз, иначе откуда бы Дауни тогда узнал об этой фразе Бена: «он, как всегда, играет самого себя».
Бенедикт чувствовал себя совершенно потерянным, сам не заметил, как одолел всю дорогу и оказался перед дверью дома Джуда.
Джуд возился на кухне. Имея детей, поневоле освоишь минимальные навыки готовки, а уж если у тебя впереди долгожданное свидание, то уж с салатом и отбиными справишься наверняка. Бен замешкался на пороге, наблюдая, как Лоу, в затертых джинсах и, как всегда, босиком, грациозно перемещается по кухне. Джуд, не оборачиваясь, сказал:
- Тащи бутылку вина, в прихожей, в коричневом пакете на столе. Забыл сунуть в холодильник, хочешь, можно подождать, а можно – не ждать.
Знает или нет, думал Бенедикт. Созвонились они или нет? Джуд тем временем продолжал, все так же не отворачиваясь от продуктов на столе:
- Мне очень хочется тебя поцеловать, но у меня руки грязные, так что я потерплю еще пару минут. К тебе это, кстати, не относится, я не буду возражать, если ты подойдешь и обнимешь меня.
Знает или нет, знает или нет, знает? Или?
Бен подошел и обнял Джуда за талию. Тот на мгновение отвлекся от готовки, прижался, повернул лицо с прикрытыми глазами. Очень доверчиво, очень нежно.
- Пойду принесу вино, - пробормотал Бен. – Выпьем так, можно будет бросить туда лед, если хочешь холодного.
Он вышел в прихожую, потер локоть, взял пакет с бутылкой и прошел в столовую. Тут же появился Джуд с тарелками в руках, он появился из соединяющей столовую и кухню двери. Бену никак не удавалось поймать его взгляд. Знает или нет, знает или нет? Нет?
Джуд тем временем принес прозрачную миску с салатом, вытер руки полотенцем и направился вокруг стола к Бену. Лицо его слегка порозовело от кухонных хлопот, он улыбался самым счастливым образом, глаза прямо смотрели в лицо Бену. Наконец-то! Знает? Или?
Джуд крепко обнял его, потерся щекой о щеку и тут же немного отстранился, не выпуская Бена из кольца своих рук.
- Ты не заболел? Ты просто горишь!
- Это из-за тебя, как всегда, - пошутил Бен, тщательно следя за своими интонациями и лицом Джуда.
На лице не отражалось ровным счетом ничего, кроме откровенной радости и удовольствия от встречи. Вот появилась легкая тень беспокойства.
- Что-то не так в театре? Как спектакль?
- Нет-нет, все в порядке! Спектакль – отлично, как всегда. Просто я очень соскучился по тебе, вот и все.
- Точно? Правда? Никто не закидал тебя помидорами, нет? Слушай, да ты, наверное, перегрелся! Всю дорогу шел пешком? Дай-ка я посмотрю, вдруг у тебя тепловой удар!
Джуд подтянул Бена поближе к окну, свет в столовой они еще не включили. В глазах его были – только искренняя забота и волнение, больше ничего. Не знает, не знает! Бенедикт теперь знал лицо Джуда наизусть, каждую черточку, каждую морщинку, каждое его движение. Одному актеру не обмануть другого, тем более, если они спят вместе. Не знает, ликовал Бен, тоже обнимая Джуда. Теперь они оказались напротив высокого старинного зеркала в золотистой раме, расположенного между окнами. Бенедикт случайно взглянул туда, в зеркале отражались они оба, высокие, стройные, Джуд в белой узкой майке, Бен – в бледно серой, поза их дышала естественностью и элегантной простотой. «Выглядите очень сексуально вместе. Очень. Я раз десять дрочил в душе на последнюю фотографию. И, видимо, буду еще», очень отчетливо прозвучало в его ушал. И тут же у Бена встал, так сильно, что даже стало больно.
- Не хочу я есть, - хрипло прошептал он Джуду в шею, прижимаясь бедрами. Он надеялся, что невесомые отзвуки вины были слышны лишь ему самому. – Пошли в постель прямо сейчас, не могу я больше ждать!
Джуд послушно кивнул. Он чувствовал немного странное настроение Бена и знал, что Бен в таком состоянии делается бешеным, и он очень хотел такого Бена – буйного, отбросившего весь свой аристократический лоск, забывшего о своих манерах. Бена, превращающегося в животное, ведомое только запахом своей жертвы, преследования, победы, секса.
За окном давно стало темно, в спальню свет попадал из-за полуприкрытой двери в коридор, Джуд, зацелованный и возбужденный до одури, уже даже не просил – молил:
- Ну давай же, пожалуйста, пожалуйста, черт, что ты тянешь!
Бен сидел у него на бедрах, гладил легкими движениями, доводя до безумия, царапал соски.
- Ну же!
Бен взял руку Джуда, притянул ее к его же члену, сказал густым голосом:
- Давай сам, хочу посмотреть, как ты будешь это делать.
- Нет, нет, нет, хочу, чтобы ты...
- Давай сам, говорю тебе!
Джуд начал двигать рукой вверх и вниз, прикрыв глаза.
- Нет, смотри на меня, - велел Бен, размазывая смазку по ладони и собственному члену.
Он двигался медленно и размеренно, подстраиваясь по ритм движений руки Джуда, не отпуская его взгляда, закусив губу, потому что все это время, что они занимались любовью, он с трудом удерживался, чтобы не ляпнуть «Джудси» и прекрасно понимая, что если он сделает это, у него будет, возможно, самый умопомрачительный оргазм за всю его жизнь. Джуд гортанно простонал:
- О да, Бен, да...
И тут Бен кончил, подавившись вдохом, широко распахнув глаза, и тут же кончил Джуд, завороженный этим неземным лицом примо над ним.
Немного погодя Бен улегся сверху, обхватил Джуда ногами и руками, тяжело дыша ему в шею.
Джуд помолчал. Потом сказал, еле-еле шевеля распухшими губами:
- Люблю тебя.
Это был первый раз, когда он произнес эти слова в присутствии Бена. И в первый раз услышал, как тот ответил ему, щекоча шею своим дыханием:
- И я тебя люблю, Джуд.
Еще через несколько минут, отдышавшись и улегшись под Беном поудобнее, Джуд заметил:
- Ты сегодня какой-то сам не свой, просто дьявол!
Лучше тебе не знать, вспыхнуло где-то на границе сознания Бенедикта. Он потер локоть об подушку. И будто кто-то чужой проговорил его губами:
- Нет, дьявол – где-то неподалеку.

[vin_mar]

Бенедикт просыпался медленно: потихоньку в сознание вползали звуки, сквозь сомкнутые веки пробивались лучи солнца. Он чувствовал себя совершенно счастливым, по-детски, когда на горизонте даже не предусматривается появление облаков. И вдруг – вспомнил. Все-таки это ему не приснилось. Он рывком сел на кровати.
Джуд обнаружился в кресле у окна, с ноутбуком на коленях. Раздетый, с одним только полотенцем вокруг бедер, с мокрыми после душа волосами. Невозможно красивый. Что же делать?
- Доброе утро!
- Привет.
- Я купил кучу всякой мелочи, не знал, что тебе подойдет: щетки, пасту на любой вкус, полотенца на подставке лежат.
Бен встал с кровати.
- Я быстро.
Джуд откинулся в кресле и сказал веселясь:
- Быстро? У меня хоть будет время дочитать почту?
Бен дернул уголком рта и заперся в ванной комнате. Тут еще не совсем развеялся пар, отражение в зеркале было смутным. Он протер поверхность перед собой и уставился на свое лицо – ничего хорошего. Взъерошенный, взгляд виноватый и бегающий. Что ж делать, как это получилось, КАК сказать?
Ни горячая, ни холодная вода не принесли облегчения. Тянуть дальше не было смысла. Он завернулся в полотенце и вышел.
Джуд, все еще с компьютером, но уже полулежа на кровати, с тремя подушками под спиной, не отрываясь от экрана, похлопал ладонью рядом с собой.
- Еще две минуты и я твой.
Бенедикт уселся рядом.
- Джуд, мне надо тебе кое-что сказать.
Джуд поднял на него глаза. Господи, ну как же сказать?!
- Роберт Дауни в Лондоне.
Джуд моргнул. Потом еще раз. У Бена зашумело в ушах. Джуд молча закрыл крышку ноутбука, сунул его куда-то в сторону и выпрямился.
- Откуда ты знаешь?
- Он приходил ко мне в театр вчера вечером.
Ну вот и все. Теперь хоть немного легче. И он рассказал Джуду все.
Джуд снова откинулся на подушки и уставился в потолок. Бенедикт не знал, куда себя деть. Джуд взглянул на него и поманил рукой:
- Иди сюда ко мне.
Бена будто отпустило. Он улегся рядом, Джуд обнял его одной рукой и сказал:
- Не переживай. Тебе не оставалось ничего другого. Если бы ты отказался, он бы все равно не оставил тебя в покое, достал бы через агента или по-другому как-то, продолжал бы уговоры, пока не добился бы своего. От этого только сплетен прибавилось бы – ну, какие у тебя реальные причины отказаться от такого предложения? А если бы ты все же отказался, будь уверен, он тут же рассказал бы об этом прессе.
- Вот теперь он точно расскажет, и сплетни понесутся по всему миру, - буркнул Бенедикт.
Джуд цинично и горько хмыкнул.
- Ты хотел быть звездой класса А? Вот и привыкай! Конечно понесутся, уж никто не упустит такой возможности! Со мной – в театре, с ним – в кино. Смирись уже сейчас. Зато какой пиар! Предупреди Оливию, вам теперь надо быть вдвойне осмотрительнее.
Бенедикт повернулся, заглянул Джуду в глаза. Глаза были голубые, ледяные как сапфиры в снегу.
- А нам? Как же мы теперь? – наконец вырвалось у него.
Джуд тоже повернулся, лица их оказались совсем рядом, они уже не обнимались, просто крепко-крепко держали друг друга.
-Все будет в порядке! Ничего страшного не случилось, прорвемся как-нибудь. Или ты сомневаешься во мне?
Бенедикт отвел глаза. Ну как тут скажешь, что да – сомневаешься! И не только в нем, но и в себе!
Джуд внимательно разглядывал Бена. В интуиции ему тоже было нельзя отказать.
- Боишься?
Бен кивнул.
Джуд поцеловал его, медленно и уверенно. По-хозяйски. Неожиданно властно.
- Вдвоем мы с ним справимся, не мальчишки в конце концов! Может быть, это Дауни теперь вляпался, чертов манипулятор! Наконец-то!
****

[vin_mar]

После встречи в гримерке, которая теперь на всю жизнь словно нарезом была проведена по мозгу и сердцу, прошло некоторое время, прежде чем позвонил агент и сообщил, что только что разговаривал с агентом Дауни, а через полтора часа уже привез Бенедикту сценарий в коричневом бумажном конверте. Как потом выяснилось, агент Роберта представлял собой неуступчивую рыжеватую сволочь в очках, и у него были такие накрахмаленные манжеты, что становилось страшно. Он мог бы работать бухгалтером или изучать мертвые языки, с этой его педантичностью. Бен сразу вспомнил сказку про слишком уж принципиальную рыжую курочку, которую ему однажды пришлось начитывать.
Однако и агент Роберта, и агент самого Бена, забавный толстячок, тоже в очках, которые делали его беззащитным пятиклассником перед «бухгалтером» в манжетах (сволочью, он, конечно, был не меньшей, забавляясь, думал Бен – он-то знал своего представителя), пребывали почти в восторге, насколько вообще способны восторгаться агенты. Они оба считали, что новый фильм – отличная перспектива и почти без участия клиентов договорились о графиках, гонорарах и специальных условиях.
Подписывали договор в отеле, где остановился Роберт, в «Клэридже», – Бенедикт знал, что именно здесь состоялась первая встреча Дауни и Лоу перед «Шерлоком Холмсом», и его потрясывало. Роберт не преминул вскользь упомянуть об этом.
– Помнится, Джудси я быстро уболтал здесь, и все пошло как по маслу. Теперь я всегда выбираю этот отель. Да и где еще найдешь столько истинно британского пафоса? Где еще мне будут подавать завтрак с серебряными ложками и на раритетном фарфоре, как будто я английская королева?
Пытка с подписанием контракта длилась не так уж и долго – впрочем, почему пытка? Агенты даже не вцепились друг другу в волосы, сценарии уже были прочитаны и одобрены, Макьюэн продал права на экранизацию по цене ниже, чем ожидалось, Райт был готов приступить к съемкам хоть завтра. Все так гладко складывалась, что Бенедикт чуть ли не начал оборачиваться в поисках подвоха. Однако Роберт Дауни своими взорами, подрагиванием ресниц и улыбками легко смог бы замаскировать даже гюрзу в рукаве.
Бенедикт чувствовал, что у него кружится голова. Съемки «Шерлока» заканчивались, он еще не отошел от той атмосферы, от манипуляций Гэтисса, а теперь ему, похоже, предстояло попасть к плен к другому манипулятору.
– Ты читал сценарий? – спросил Роберт.
– Неужели ты думаешь, что нет? – искренне удивился Бенедикт. – Почему я тогда
тут сижу?
– Ну, может, ты купился исключительно на мое обаяние, нет?
– Он хороший.
– Вот! Здесь и кроется подвох. Считай его плохим.
– Мило, – улыбнулся Бенедикт.
– О, прекрати! Существует очень немного слов, которые я бы хотел выжечь из
словаря, и на первом месте, конечно же, будет слово «мило»!
– Мило, – засмеялся Бен, вопреки напряжению.
– Ты, наверное, вежливо взял у агента пакет со сценарием, вот этими своими красивыми пальцами прирожденного аристократа, и даже сказал ему «Спасибо», еще не читая? Так и вижу эту картину! А у меня было время, когда я швырял сценарий в трясущееся лицо агенту и орал, что лучше бы он принес мне в полиэтилене кошачье дерьмо! Еще даже не читая его! Две недели сценарий валялся у меня под ногами, а потом я поднимал его с пола и начинал репетировать. Я отвратительная дрянь?
– О, очевидно, бываешь ею.
– Я был мерзкой дрянью.
– «Я не выхожу из образа, пока не отснимут дополнительные материалы на дивиди»?
– О, нет, я играл там не самого себя, нет. Кирк Лазарус – это не я. И почему ты считаешь, что я всегда играю самого себя? В Шерлоке Холмсе я играл Шерлока Холмса, черт побери!
– Забыли.
– Нет, не забыли. Ну ладно, что тебе больше всего понравилось в «Солдатах неудачи», допустим?
– «Переулок сатаны», – засмеялся Камбербэтч. – Мне было очень смешно, правда.
И в то же время…
Он остановился. Нет, он ему не может этого сказать.
– И в то же время? – Дауни настороженно склонил голову набок.
– И в то же время – не смешно.
– Браво! Какой богатый язык, какое образное мышление! – воздел руки к небу Роберт. – В замороженной форели больше эмоций! Не включай Шерлока, не надо. Он, может, холоден, но ты-то нет.
– Нет?
– Нет.
– Я, между прочим, по роли должен буду подослать к тебе докторов с ядом в финале.
– Ты забыл одну вещь. Не только ты меня убиваешь. Но и я тебя. Отравленный алкоголь, помнишь?
– Да, оба хороши.
– Просто прекрасны, я считаю. Зато я получу возможность сыграть на рояле.
– У тебя очень красивые руки, – вдруг ляпнул Бенедикт, вспомнив откровения Джуда на террасе. Да что за одержимость руками, одернул он себя. Это превращается в навязчивую идею! Хорошо хоть не одержимость леденцами, например. А то бы выходило совсем неприлично. Да что за чушь он вообще думает!!!
Роберт закинул голову и расхохотался.
– У тебя тоже. Я уже говорил.
– Главное, не отравить друга друга комплиментами раньше, чем своих персонажей –заметил Бен.
Роберт вдруг сделал страшные глаза, положил свои пальцы на пальцы Бена и драматически продекламировал:

– В ярость друг меня привел –
Гнев излил я, гнев прошел.
Враг обиду мне нанес –
Я молчал, но гнев мой рос.
Я таил его в тиши
В глубине своей души,
To слезами поливал,
То улыбкой согревал.
Рос он ночью, рос он днем.
Зрело яблочко на нем,
Яда сладкого полно.
Знал мой недруг, чье оно.
Темной ночью в тишине
Он прокрался в сад ко мне
И остался недвижим,
Ядом скованный моим.

[vin_mar]

– Уильям Блейк. «Древо яда», – улыбнулся Бенедикт, а сердце кольнуло холодом.
– Черт, вот чем плохи интеллигенты! Даже не удается блеснуть! – фыркнул Дауни. Рука его продолжала лежать на руке Бенедикта, и тот чувствовал, что еще чуть-чуть – и через все его тело пройдет электрический ток.
– А я знаю, почему тебе нравится «Переулок сатаны». Очевидно, именно эта часть тела – твоя самая эрогенная зона…
С этими словам Роберт ощутимо сжал его пальцы, и Бенедикт на секунду замер, приоткрыв рот. Он не смел, не смел, да и совершенно же не хотел сделать навстречу движение и смять эту руку, переплестись с ней, терзать ее… Не смел, хотя и на минуту забыл, кто они и что за сложная формула их связывает и разделяет. Джудси.
Агенты наконец-то закончили свой оживленный диалог, и Дауни отпустил его. Как раз вовремя, потому что еще секунда – и Бенедикт начал бы слишком громко дышать. Все-таки нервозность и чувственность зачастую подводили его – он просто не мог скрыть эмоций. Еще не хватало покраснеть.
– Очаровательный румянец, – шепотом сказал Роберт, обернувшись, а потом громко продолжил:
– Ну что ж, господа, подписываем и все идем обедать.

По книге первая совместная сцена главных персонажей, с которой, собственно говоря, и начинался роман, приходилась на холодный февраль, однако для облегчения съемок ее переписали на июль. Сейчас Клайв и Вернон стояли вблизи маленькой часовни, среди овальных розовых клумб, нежно цветущих и тонко пахнущих. Вместе с ароматом роз и прогретых жарким солнцем поверхностей чувствовался запах земли — как сухой, обожженной солнцем, так и сырой, разрытой, влажной — все-таки настоящее кладбище.
Играть с Дауни было приятно. Он моментально настраивался на партнера. Словно радиоволну ловил, и абсолютно точно, никогда не ошибался в частоте. А вот себя в точности поймать никогда не давал. Оставалось плыть по течению и быть искренним. Бенедикту вдруг стало на самом деле горько, когда он подумал об умершей героине.
– Она была милой девочкой. Вспомни бильярдный стол.
– Милая девочка, – повторил Клайв.
Бенедикт смотрел на лицо Роберта. Ему безумно шел темный костюм и черная шляпа. Бен не мог удержаться, чтобы не посмотреть на него лишний раз чисто для эстетического удовольствия. Кроме того, ему было сейчас интересно — и с точки зрения героя, и с точки зрения его собственной — что испытывает Роберт-Клайв.
Роберт двинул губами, они скривились, кадык дернулся. Он отвернулся и посмотрел на табличку с надписью. Потом повернулся, посмотрел на Бенедикта и снова уткнулся в землю, и вдруг Бен понял, что только что видел слезы.
– Знаешь, мне надо было жениться на ней. Когда она стала сдавать, я бы задушил ее подушкой или как-нибудь еще и спас бы от всеобщей жалости...
Дауни еле заметно дернул головой. Бенедикту больно было смотреть на него, но по сценарию он засмеялся, подошел и взял его за локоть. Это было такое острое ощущение — самому касаться. Казалось, даже ткань пиджака была какой-то особой, одной на миллион.
– Легко сказать. Представляю, как ты пишешь гимны для прогулок заключенных аферистов – вроде этой, как ее – суфражистки…
– Этель Смит. Будь уверен, мои были бы лучше, –усмехнулся Клайв.
"Стоп, снято!" — закричал помощник режиссера. Они расслабились, и Роберт легонько хлопнул Бенедикт по плечу.
И в следующую секунду оба увидели Джуда Лоу среди толпы стилистов, ассистентов и технических работников. Он стоял, скрестив руки на груди, в очередном психоделическом шарфике поверх голубой футболки, и ослепительно улыбался.
После команды на перерыв все на съемочной площадке пришло в движение. Джуд уверенной и легкой походкой двинулся им навстречу. Улыбка не сходила с его лица, Бену сразу стало ясно, что Джуд сегодня в ударе – футболка под цвет глаз, синий шелковый шарф, походка – будто у него внутри играла своя собственная мелодия, он был совершенно неотразим, как примадонна на премьере, и отлично это понимал. Бен скосил глаза на Роберта – не удержался. Тот смотрел на Джуда не отрываясь, так, как смотрят на противника в другом углу ринга – оценивая, прощупывая взглядом намерения и готовность к бою.
– Привет, – сказал Джуд Бену, улыбаясь ослепительно и сладко, демонстративно – только ему, лаская взглядом лицо. Противостоять такому Джуду было невозможно, Бен широко улыбнулся в ответ. Он не видел себя со стороны, поэтому ему было невдомек, что оба заинтересованных человека рядом с ним видят сейчас вместо Бенедикта Камбэрбэтча квинтэссенцию соблазна, бога вожделения и страсти. Джуд вздохнул, Роберт, наоборот, задержал дыхание. Оба они отметили это мгновение в поведении противника. Бой продолжался.
– Здравствуй, Роберт! Как приятно снова повидаться, без тебя было... на самом деле, скучно! – сказал Джуд, в голосе его сконцентрировался весь мед мира. Даже тот, который еще был в состоянии пыльцы в цветках на полях.
Дауни, будто ждал только этих слов, тут же бросился обнимать Джуда, взял его за предплечья, чуть отклонился, рассматривая.
– Боже, Джудси, ты все хорошеешь! Да у вас тут в Англии будто воздух волшебный! Откуда вы тут такие беретесь, а? – насмешливый взгляд в сторону Бена, приглашающий: поиграешь с нами?
–Роб, это все просто здоровый образ жизни! – рассмеялся Лоу. – Размеренный скучный банальный распорядок, все оооочень традиционно! Спорт, режим, крепкий сон! Мы, англичане, такие занудные!
–О, мне надо брать с вас пример, мальчики! Я просто завидую! Посмотрите на Бенни, у него кожа – как у пятнадцатилетней девочки! И спорим, не только на лице!
У Джуда потемнели глаза. Ситуацию разрядило появление ассистента режиссера, он принялся упрашивать Дауни срочно подойти к оператору и режиссеру для обсуждения какого-то важного вопроса. Было явно видно, что уходить Роберт никак не планировал, черт бы побрал всех этих людей, но делать нечего – никакого внятного предлога отклонить просьбу режиссера исполнитель главной роли, он же продюсер, не нашел.
Как только Джуд и Бен остались одни, Лоу взял Бена за локоть, и потянул в сторону.
–Покажешь мне свой трейлер?
–Какой там трейлер, – махнул рукой Бен, показывая дорогу. – Крошечная комнатка да душевая кабинка.
– Ничего, мне любопытно.
Помещение и впрямь оказалось совсем крошечным. Бен достал две бутылки минералки из холодильника, отдал одну Джуду, присел на микроскопический столик. Джуд смотрел в окно, прикрытое жалюзи. В окно виднелась стена точно такого же вагончика напротив.
–Зачем ты приехал? Нет, я рад, конечно, на самом деле – рад. Но тут куча людей и...
Джуд повернулся, посмотрел ему в глаза и медленно облизнул нижнюю губу. В комнатушке стало нечем дышать, воздух сгустился и нагрелся мгновенно. Бен непроизвольно облизнулся тоже. Джуд, не отрывая глаз от губ Бена, сказал:
– Приехал посмотреть, как тут все. Соскучился по тебе. Соскучился по твоему телу, ты же знаешь, зачем спрашивать?
Бен вздохнул. Джуда, который задумал кого-то соблазнить и трахнуть, было не удержать. Бен взглянул на часы, и тут же Джуд прижался к нему, сказал ему в рот, глухо и волнующе:
– Не волнуйся, времени полно, мы успеем.
Провел языком по шее, опустился на одно колено, притянул бедра Бена ближе к себе. Бен часто задышал, противостоять такому Джуду было невозможно, руки будто сами расстегнули ремень и молнию на брюках. Джуд тоже томно вздохнул и прижался щекой к явной выпуклости в паху Бена.
Распахнулась дверь.
–Мальчики, пришел спросить... – Дауни поперхнулся собственным голосом.
Если даже предположить, что у него оставались еще какие-то сомнения, то теперь вся ситуация была совершенно недвусмысленной. Джуд уставился ему прямо в глаза, даже не пытаясь изменить позу, и улыбнулся глумливой, издевающейся улыбкой.
–О... ну... что ж, как я и говорил, отлично смотритесь вместе, очень... впечатляюще... пойду-ка тоже уединюсь теперь минут на десять.
Джуд потерся щекой о расстегнутые брюки Бенедикта и сказал, насмешливо растягивая слова:
–Да, Роб, пойди подр...хм...подыши немного.
Уже отворачиваясь, Роберт взглянул на молчавшего все это время Бена. Тот ответил ему совершенно развратным взглядом и кривой улыбкой, положил руку на затылок Джуду и слегка надавил, притягивая ближе.
Это было официальное объявление войны. Игры кончились.

[vin_mar]

– А знаешь, Бен, мы вполне могли бы сыграть в каком-нибудь фильме в стиле нео-нуар.
– У тебя же уже был «Поцелуй навылет», разве нет?
– Ну, это не совсем нуар… А я имею в виду самый чистый сорт этого кокаина. Что-нибудь совсем черно-белое. Представь себе частного детектива, который ввязывается в запутанные истории. Темные дома, дождь, крутой парень в плаще и шляпе, натянутой на глаза, стоящий под мерцающим фонарем…Безысходность, коррупция, криминальные структуры, одиночество главного героя против огромного замороженного города, цинизм и несгибаемое желание простого детектива докопаться до ответа. Ну, и роковые красавицы тоже там есть, и они тоже играют по своим правилам… По-моему, чудесно!
Дауни сидел и разглагольствовал, размахивая бутербродом и отпивая из пластикового стаканчика зеленый чай. На него можно было смотреть вечно, как на огонь и воду, оторваться от этой невротичной мимики и черных глаз, казалось, впитавших в себя всю горечь многострадального человечества, было нереально. И Бен смотрел.
Под страхом смертной казни он не смог бы вспомнить, когда это произошло – когда они начали обедать вместе, когда начали проводить чуть больше времени, чем нужно, вне съемок. Нет, совсем немного времени – на самом деле «чуть», но этого «чуть» уже хватало, чтобы вот так сидеть и смотреть.
И Бенедикт уже привык, когда его вот так разглядывают. И когда к нему прикасаются по поводу и без повода. Сам того не замечая, он тоже разглядывал этого человека. И, мать твою, так не бывает – не бывает! – но в том, кого он должен был ненавидеть заранее – не было ни одной черты, которая бы его раздражала. Даже то, что он действительно, как в некоторых своих фильмах, не затыкался ни на минуту. Его одежда, его шутки, то, как он носил очки и шляпу, то, как ресницы темной каймой обрамляли его глаза, создавая эффект легкого макияжа, его походка, иногда уж слишком танцевальная, до двусмысленности, осанка, наклон головы, улыбка, полуулыбка…
Сочетание всех этих черт было безупречно сексуальным, хотя, казалось бы, еще немного – и Дауни можно было бы назвать трансвеститом, еще слегка – и можно было бы назвать клоуном. Однако этого «слегка» никогда не наступало. Он был забавным в трагедии и горьким в комедии.
Бенедикт пересмотрел все фильмы с Робертом с 2005 года. Ему нравилось, как этот человек двигается, жестикулирует, морщится, улыбается, злится. Ему нравился его… запах. Ему нравилось, как в фильмах Роберт держит пистолет или дает кому-то по морде. Ему до одури нравились некоторые сцены, например, некоторые сцены, где Дауни в ярости закидывает голову к небу, словно бы вопрошая бога, и кричит от душевной боли. Бенедикта трясло при этих сценах. И его трясло при сценах, когда Роберт плакал. К сожалению, «Амстердам» пока не предоставлял возможности увидеть это воочию.
А фильм обещал быть хорошим. И режиссер оказался начинающим гением, но с ним достаточно легко было работать. И все было отлично, так что Бену надо было только радоваться развитию событий, но оно его не радовало. Оно его пугало, напрягало и вызывало страшное чувство вины. Потому что Дауни прочно поселился в его голове. И даже когда он встречался с Джудом, он из головы никуда не девался. Дошло до того, что его образ мелькал даже во время секса – и не только с Оливией, но даже с Лоу. И он знал, что Джуд тоже думает сейчас о Роберте. Что он бесится. Что он ревнует. Что ненавидит. С тех пор как газеты оповестили Лондон, что эксцентричный американец снова снимается в английской столице, Лоу стал нервозным, как человек, у которого в соседях – любитель сверлить дырки дрелью по утрам.
Словом, с приездом Дауни все пошло наперекосяк. Абсолютно все. А когда Бенедикт обнаружил себя четвертый раз за 20 минут пересматривающим эпическую сцену поцелуя героев Дауни и Килмера, он возненавидел Роберта. И его ненависть возросла многократно, когда приятным бонусом к этому открытию стало другое: он пересматривал эти сцены с не оставляющей сомнения эрекцией. Ну что же, дружок, разве Роберт тебе не предлагал сыграть в новом нуарном фильме? Попроси его о сцене с поцелуем.
С этого вечера Бенедикт стал избегать Роберта вне съемок. Он приходил к самому началу и сразу же уходил, как только они заканчивались. Он отклонял все приглашение сходить пообедать и просто перекусить. Предлог «вместе покурить» не работал, потому что Роберт бросил курить и сидел на никотиновых пластырях, совсем Шерлок Бенедикта. Между тем как сам Бенедикт курил, и Шерлок Дауни курил тоже. Смешно. Все перепуталось, и, кстати, когда дело касалось Роберта Дауни-младшего, это было совершенно нормально. Бенедикт успел в этом убедиться.
Однако бес всегда найдет лазейку. В этом мистер Камбербэтч убедился повторно, когда Роберт догнал его уже на улице после съемок и схватил за рукав.
-Нет, сегодня ты не сбежишь. Мне удалось затащить на ужин самого старика Макъюэна, и такого события ты точно не пропустишь. Потом себе не простишь. В восемь, в ресторане моего «Клэриджа».
Да, только Роберт Дауни мог сказать по отношению к старейшему классическому британскому отелю – «мой».
Этот чертов псих с трагическими глазами улыбался и сиял, захлопнув капкан. Вскоре его улыбка уже перешла все границы приличия. Бенедикт прикрыл глаза и кивнул. И против воли усмехнулся. Каков игрок, однако! Но к чему ведет эта игра? И сколько можно оставаться безвольной пешкой?

[vin_mar]

Придя домой и мучительно раздумывая, хватит ли у него силы воли, чтобы не пойти на ужин с Иэном Макъюэном и Робертом Дауни-младшим, а сила воли у него вроде бы была, что там говорить, ха-ха-ха, Бенедикт одновременно уже перерывал шкаф, выбирая, что бы одеть на этот ужин. Он не мог припомнить, когда последний раз так нервничал и когда так долго примерял рубашки, галстуки и пиджаки.
Роберта, уютно устроившегося в зеленом кресле с футуристическим рисунком под большой лампой, он заметил еще от двери. В ресторане было мало гостей, зато это явно были очень богатые люди. Бен хмыкнул про себя: все же Роберт выбирает этот отель раз за разом не только из-за ностальгических воспоминаний. К примеру, рестораны Claridge`s отличались роскошными фирменными блюдами и самым богатым в Лондоне меню шампанских вин. Также были широко известны в узком кругу его бары – романтический Macanudo Fumoir с шикарным ассортиментом коньяков и понтовый одноименный с отелем Claridge"s, где постоянно зависали знаменитости. К барам прилагались шокирующие интерьерами курительные комнаты. Господи, Бенедикт закатил глаза, когда же он привыкнет уже ко всему этому.
– Эти лепные потолки внушают мне комплекс неполноценности, – сообщил он Дауни, также располагаясь на шелковом бежево-зеленом сиденье.
– Мне уже нет. Хотя такое впечатление, что здесь раньше был бальный зал. А потолки не только лепные, но и сводчатые, заметил? Зайди как-нибудь ко мне в номер. Там мебель 17 века, антиквариат. Может быть, какой-нибудь из герцогов Бэкингемов трахался на моем диване… Дам тебе посидеть на нем!
– При случае, – закусив губы, улыбнулся Бенедикт. Он не представлял случая, который бы подвигнул его зайти в Робертов Royal Suite.
Роберт только собрался что-то сказать в ответ, но тут увидел главного гостя и поднялся ему навстречу. Великий и ужасный Макьюэн оказался сухощавым узколицым пенсионером в круглых очках, бежевой рубашке без галстука и ужасном рыжем пиджаке, который был ему слегка великоват. Бенедикт сразу же почувствовал себя излишне щеголеватым. И только Дауни в своей голубой рубашке с закатанными по локоть рукавами, синем галстуке с горошек, черной жилетке, потертых джинсах и теннисных туфлях, выглядел абсолютно естественно. И… безумно сексуально. Бенедикт с максимально возможной поспешностью запер эту мысль в самый черный тайный атомный чемоданчик с красной кнопкой в своем мозгу.
Иэн оказался наиприятнейшим собеседником, скромным и остроумным. Он искренне смеялся балагурствам Роберта и шуткам Бенедикта и сам рассказывал уморительно-грустные истории из своей жизни.
– Вы играете Шерлока Холмса в сериале BBC? О, у меня неописуемое отношение к BBC еще c восьмидесятого года, когда они в последний момент отказались от постановки моей пьесы «Стереометрия». Почему, спросите вы? А потому, что в центре этой пьесы – история героя, который хранит в столе химически консервированный пенис в банке. Вот только поэтому!
– Сейчас бы эта пьеса именно по этой причине пошла на «ура»! – смеясь, заметил Роберт. – И именно по этой причине канал бы Вас просто преследовал, чтобы поставить и показать пьесу…
– Вот за что люблю Роберта – он всегда знает, где хорошее шампанское! А сам сейчас не пьет. Это меня удручает. Бенедикт, поддержите меня хотя бы вы!
– С удовольствием.
– А вот когда я жил в Афганистане…
Время летело незаметно. Бен с облегчением чувствовал, что напряжение, державшее его почти месяц в тесной клетке, наконец-то отпустило. Сейчас он был совершенно спокоен и даже счастлив, поэтому находился в ударе. Ему искренне нравился Иэн, и он с интересом расспрашивал его и сам очень живо рассказывал о театре, о своих ролях, о том, как понимает героев Макьюэна и почему нравится его романы. Если бы он внимательно посмотрел на Дауни, то увидел бы, что тот смотрит на него, как кот, с удовольствием, чуть ли не любуясь.
– Ты и не куришь, Роберт?! – Иэн, кажется, был изумлен. Дауни улыбнулся и покачал головой.
– Но, я надеюсь, твоя сексуальная жизнь в порядке?
Роберт, смеясь, прикрыл глаза рукой, и кивнул. Бенедикт поймал себя на том, что если останавливается на нем взглядом, то ему очень трудно оторваться. И Макьюэн, как назло, задает совершенно лишние вопросы.
Прошло почти два часа, и ужин подошел к концу. Иэн сказал, что он очень сожалеет и с удовольствием бы посидел хоть до полуночи, но его ждет жена, а в его возрасте уже плохо переносишь скандалы с участием сковородки.
– Спасибо, это было потрясающе! – сказал Бенедикт, пожимая ему руку, а Макьюэн обнял его худой рукой и поцеловал в щеку. Потом расцеловался с Дауни.
Они с Робертом уселись обратно. Расходиться не хотелось, и оба даже не заметили, как просидели еще почти час. Бенедикт чувствовал, что пьянеет, и неизвестно от чего больше – от действительно первоклассного шампанского, от общения со своим кумиром или от присутствия Роберта. Дауни же, гад, упорно пил только воду.
– Я не представляю тебя сегодняшнего в компании с алкоголем, наркотиками и криминалом…
– Да ну? Ты не представляешь меня заваливающимся в ресторан с оравой девок? В оранжевой одежде заключенного, бритым и в наручниках? Абсолютно голым за рулем, мчащимся на предельной скорости по трассе? Андрогином-неудачником, предающимся гомосексуальным оргиям? Брось, это отлично представляют все.
Лицо Бенедикта горело, как красный сигнал светофора.
– Мне это трудно представить в принципе.
— Что именно? Меня голым или в гомосексуальной оргии?
– Сменим тему.
– Мне просто нравится, когда ты смущаешься. Не бери в голову. Ни к чему я тебя не склоняю. И не мечтай. Все это для меня в прошлом. Как наркотики и курево, черт его дери. А курить все еще хочется. Редко, правда, но если уж хочется, то безумно.
Бенедикт вскинул на него глаза – этот чертов шут смеялся одними глазами и бесстыдно разглядывал, как тогда, в первый раз. Губы подрагивали нервно. Роберт проследил направление взгляда и улыбнулся.
– Все-таки пойду покурю. Не могу себя сдержать – уж очень хочется. Ты со мной. Я на заднем дворе. Я же знаю – куришь.
– Я выйду спустя пять минут – мне надо посетить комнату для маленьких принцев, – улыбнулся Бен.
– А, ну принцам привет и жду тебя.
Роберт поднялся из-за стола, подошел к бару, купил пачку сигарет и пошел к двери, ведущей на задний двор. Походка у него все же… Хоть раз увидеть бы, как он танцует. И с чего он это опять закурил? Все-таки нет никакой веской причины. Хотя… Вся эта история… Бенедикт опять ощутил неприятный холод в груди.
«В Лондоне сегодня так просто не покуришь, – привычно прошептали губы Бенедикта слова Шерлока, – это губительно для мозга. Дышать – скучно!» Кажется, Шерлок врос в него больше, чем ему хотелось бы. Однако поведение в стиле Шерлока его всегда успокаивало.
– Роберт… – крикнул он, выходя в темноту и ища в карманах табак для самокрутки. – Ау, Роберт!
И тут он увидел. И ахнул, и метнулся к лежащему на асфальте телу быстрее, чем сам от себя ожидал. Дауни был без сознания, из носа тонкой струйкой текла кровь, волосы на виске тоже слиплись от крови, бровь была разбита, подбородок, похоже, тоже.
– Роберт!
Он обхватил его лицо, приложил пальцы к пульсу на шее. Дауни со стоном открыл глаза.
– Вышел… покурить… твою мать… – с трудом через разбитые губы проговорил он. – Отель для аристократов, блядь. Шесть лет кунг-фу треклятых. Коричневый пояс. И вот… меня уложили пятеро лондонских гопников. На дворе Клэриджа, мать твою в душу.
– Заткнись, Роберт, я вызову скорую.
Дауни схватил его за руку.
– Только не скорую, сюда и так сбегутся папарации. Это не фильм, Бен, я не умираю во цвете лет, красивый и смелый. Помоги до номера добраться.
Бенедикт помог ему встать и обнял его рукой свою шею. Роберт был мокрый от порта и жаркий, от него пахло кровью. Ноздри Бенедикта жадно расширились. Черт, как ему удается быть таким… даже в таком состоянии…
До номера удалось добраться без приключений. Бенедикт сразу потащил свою ношу в ванную комнату, умыл сначала водой лицо, потом, отыскав в многочисленных настенных барах бутылку скотча, промыл раны скотчем. Поколебался несколько секунд, глядя на привалившегося к стене Роберта, и решительно начал расстегивать пуговицы на его рубашке.
– Тебе нужна горячая ванна. Иначе завтра совсем будет больно…
– Бен, – Роберт задержал его руку, – не надо.
– Надо. Надо!
– Черт. Ну ладно, у меня нет сил сопротивляться…
– Ты когда-нибудь вообще затыкаешься… Боже… – Последнее относилось к расцветающим на теле синякам.
– Ну что ты ахаешь, мне даже ничего не сломали…
– Сейчас я налью ванну.
– Спасибо. Не знал, что ты такой заботливый. Джуду повезло.
Спина Бенедикта на секунду застыла, но потом он продолжил манипуляции со смесителем и пробкой. И промолчал.
– Не зря я на экране никогда не мог быть крутым чуваком. Я не Брюс Уиллис и не Мел Гибсон. Мне никогда не удавалось выглядеть круто с пистолетом в руке.
– Не смеши меня. Самое крутое, что я видел в кино, – это когда ты стреляешь в Декстера, вися одной рукой на указателе дорог на мосту. Я эту сцену пересматривал раз десять.
– Правда?
– Абсолютно.
– Прекрати, Бен. Ну я сам в состоянии раздеться. Может, я боюсь, что ты меня изнасилуешь. Вообще, эта вся какая-то неправильная ситуация…
– Залезай в ванну. Я найду полотенце и халат.
– Буду признателен, если ты отыщешь в этом антикварном дворце нормальную кровать и покажешь мне ее.
– А диван, на котором трахался Бэкингем, тебя уже не устраивает?
Роберт, морщась, забрался в ванну и со стором опустился в горячую воду.
– Дай мне виски.
– Что?
– Давай. И сядь сюда, на ванную. Мне скучно здесь одному.

[vin_mar]

Бенедикт подумал, что Роберт прав – ситуация нелепее не придумаешь, тем не менее, никакой неловкости он не чувствовал. Странно. Он наблюдал, как Дауни приложился к бутылке, и действительно сидел на краю ванны, уже довольно откровенно разглядывая его татуировки. Слава богу, что он не забыл хотя бы добавить пены. Кстати, пиджак был безнадежно испорчен этой самой пеной и кровью Роберта. И Бен приподнялся, чтобы его снять.
- Куда ты? Что, хочешь бросить меня?
Смуглая рука в пене крепко схватила Бена за рукав.
- Да не уйду я никуда! Как я тебя сейчас одного оставлю, ненормальный? Жарко, разденусь и вернусь, и стакан тебе принесу.
Роберт снова откинулся назад, закрыл глаза, расслабленно шевельнул пальцами.
- Валяй! Но побыстрее!
Побыстрее ему, думал Бенедикт, снимая пиджак в роскошном будуаре перед ванной. Ну что за человек, ухитриться нарваться на каких-то ублюдков на заднем дворе пятизвездочного отеля! Бен вышел в гостиную поискать стакан. Неподалеку, на маленьком столике обнаружилась целая выставка хрустальных бокалов. Он вернулся в в чертов будуар, даже тут уже все затянуло паром из ванной. Бен помедлил, потом снял все-таки и рубашку и прошел в ванную.
Роберт сидел в таком же положении, как он его и оставил, на лице уже живописно цвели кровоподтеки, на разбитых распухших губах начала запекаться кровавая корочка. Виски в бутылке стало меньше почти вполовину. Бен поставил стакан на мраморную доску с раковинами под огромным зеркалом и щедро плеснул туда из бутылки. Роберт открыл глаза и жалобно посмотрел на него.
- Болит зверски, знаешь ли! И я так и не покурил!
Господи, подумал Бен, ну просто капризный ребенок! Какой-то ужас! Он машинально глотнул из стакана виски. Роберт требовательно протянул руку, и Бен отдал ему стакан. Дауни повертел его в руках и хлебнул тоже. Бенедикт хотел было забрать у него стакан обратно, но вместо этого Роберт сунул стакан на мраморную столешницу, опять схватил его за руку и заставил снова сесть на ботик ванны рядом с собой.
- Давай, расскажи мне что-нибудь!
- Да ты в себе ли! Роб! Тебе надо уже перебраться в постель. Все-таки надо вызвать врача.
- Никаких врачей! – мотнул головой Дауни, снова закрывая глаза и облизывая воспаленные губы. – Давай, расскажи мне про Джудси.
Бенедикт попытался высвободить руку. Надо было заканчивать этот цирк. От влажной жары, выпитого шампанского, горячей ладони Роберта на его руке у Бена кружилась голова, да еще и виски он хлебнул! Ох, сам он тоже тот еще идиот!
Роберт руку его не выпустил, наоборот, стал слегка поглаживать кончиками пальцев. Не открывая глаз, он тихо проговорил:
- Ну, что же? Не хочешь?
От этих поглаживаний у Бенедикта запылала кожа и побежали мурашки по спине. Надо прекратить, немедленно прекратить это, говорил он себе, не в силах отстраниться. Мокрые волосы у Роберта прилипли к вискам, мелкие капли воды покрывали всю его смуглую кожу и переливались как самоцветы. Роберт резко выпрямился и дернул Бена к себе. Чтобы не соскользнуть в воду, Бену пришлось упереться одной рукой в стену с другой стороны ванной, а другой – Роберту в грудь. Разбитые губы Роберта оказались совсем рядом с его губами, он прошептал Бену прямо в лицо:
- А давай я расскажу тебе про Джудси? Хочешь? Нет? Или рассказать тебе, как я позвонил ему сказать, что скучаю по нему, а он – он, мой Джудси! – вдруг рассказал мне, какой у него удивительный и замечательный партнер в театре? А? Со странным именем, которое с первого же раза почему-то как будто напалмом выжглось в моей памяти? Сказать тебе, как у меня рвалось все внутри, когда я понял, что вот именно в момент этого разговора человек со странным именем где-то рядом с ним? А я ведь понял это сразу, Бенни! И он даже не перезвонил мне больше ни разу! Сказать тебе, как я еще месяц уговаривал себя, что мне нет до этого дела? И каждый вечер думал – что же делает сейчас мой Джудси?
- Он не твой, Роберт, - сказал Бенедикт глухо, не пытаясь вырваться. От Роберта в такой близости ему было нехорошо, все внутри у него дрожало и пылало. – Ты сам не захотел ничего, Роберт, и все кончилось еще до того, как мы познакомились.
- Сказать тебе, как я шел по улице и увидел его на журнальной обложке? – продолжал Роберт свой монолог, полузакрыв глаза и, казалось, не слыша слов Бена. – И как я мчался домой, чтобы в кабинете рассмотреть наконец лицо того, кто забрал у меня моего Джудси? Того, кого я ненавидел, еще даже ни разу не увидев? И та ваша фотография – сказать тебе, что со мной было, когда я ее увидел? Вас обоих, таких убийственно молодых и прекрасных? Таких подходящих друг другу?
Роберт распахнул глаза, и Бен смотрел теперь прямо в эти две черные звезды, притягивающие, поглощающие.
- Сказать тебе, что со мной было, когда я понял, на чье лицо мне хочется смотреть все больше и больше? Я ведь не соврал тебе тогда, Бенни, я ведь в тот же вечер дрочил в ванне чуть не до мозолей, глядя на тебя, Бенни...С ненавистью, Бенни, понимаешь... Сказать тебе, как у меня жгло все внутри? Как у меня голова лопалась, когда я пытался не думать о вас двоих? Не представлять вас двоих? Как я выл один в по вечерам, потому что у меня не получалось не думать о вас?! Ох Бенни, Бенни, зачем вы так со мной, а? А потом? Когда я уже был здесь, вот совсем недавно? Когда я начал понимать, что тот, кто отнял у меня моего Джудси, был вправе это сделать? Когда я видел это лицо, твое лицо, Бенни, рядом, живое, не на картинке? Когда ты был рядом со мной, весь такой отстраненный, прекрасный и далекий, чужой, весь целиком - его? Когда я понял, что схожу с ума от того, что не могу понять, ненавижу я тебя или... Ох, Бенни, зачем вы так со мной? Что я вам сделал, а? Что я сделал тебе, Бенни? Вы вдвоем ведь чуть не убили меня там, в этой каморке на съемках... Я дышать не мог, Бенни, ну зачем? И теперь ты сидишь тут со мной, почти раздетый, делаешь вид, что тебе меня жалко...
- Я не делаю вид... – промямлил Бен. Ему было невыносимо стыдно даже смотреть на Роберта, и в то же время – невозможно оторваться от этих глаз, мокрых ресниц, кожи, татуировки на плече.
Роберт сделал движение к нему навстречу, Бен оттолкнулся обеими руками и вскочил на ноги. Роберт, избитый, с проявляющимися синяками производил самое несчастное впечатление. Бенедикт не мог ничего с собой поделать – ему было жалко Роберта до слез и стыдно, что он услышал все эти слова, вырвавшиеся от стресса и алкоголя, не предназначенные для чужих ушей, особенно – для его ушей!
Он сдернул с крючка халат, сказал:
- Роберт, вставай! Тебе надо лечь в постель, давай, я тебе помогу.
- Жалость, да... это то, что ты мне готов дать, а? Отнял его у меня и жалеешь?
- Хватит! Говорю же тебе, никого я не отнимал! Как можно отнять того, с кем ничего не было?
- Ох, да брось, Бенни! – пробормотал Роберт, вылезая из ванны и заливая водой пол. – Ты ж сам понимаешь, если мы не переспали друг с другом, это еще не значит, что ничего не было. Просто не было секса...
Он отбрал у Бена халат и завернулся в него. Сделал шаг и упал бы на скользком полу, если бы Бен не подхватил его. «Надо уложить его и уходить поскорее, - думал Бен, - какая-то французская драма, бред!» И в то же время слова Роберта произвели на него огромное впечатление, запалили что-то внутри. До этой минуты он даже никогда не задумывался о том, что мог чувствовать Роберт. До этой минуты – он был почти враг, противник, соперник. Их любовь с Джудом – это было всегда как солнце и ветер, радость и счастье, мелкие препятствия только умножали удовольствие. А глазами Роберта он был - как оружие, неумолимое и равнодушное. Убийственное. Роберт как будто дал ему возможность увидеть себя со стороны. И это было страшно. Страшно – от жестокости, пусть и непреднамеренной. Страшно – потому что думать об этом не хотелось, и потому что думать об этом было – невыносимо приятно.
В спальне обнаружилась громадная кровать, по виду – тоже вполне себе антикварная. Роберт со стоном улегся, сбросив халат прямо на пол.
- Бенни, слушай, принеси хоть льда кусок, бровь болит ужасно! И бутылку прихвати!
Бен сходил за льдом, бутылку не принес, сделал вид, что забыл. Завернул лед в полотенце, сел рядом, потянул покрывало, чтобы укрыть Роберта – его обнаженное тело продолжало приводить Бена в сильное смущение, сбивало с мыслей.
- Да что ж ты меня все прикрыть пытаешься! – хмыкнул Роберт. – Тебя мой вид заводит, что ли?
Бен сунул ему полотенце с завернутым льдом и отвернулся. Пора уходить! Роберт рывком сел и снова схватил его за руку.
- Слушай, а может я прав, а? Я тебя завожу? Ну-ка посмотри на меня! Бенни!
Вдруг он быстро, словно забыв, что у него все болит, протянул руку и скользящим движением сунул ее Бену между ног. Ахнули оба.
- Ох мальчик мой, да у тебя ж стоит, - приглушенно воскликнул Роберт. Он тут же потянул Бена на себя, заставляя упасть на кровать рядом с собой, не стесняясь и не медля, будто ждал, расстегнул ему брюки, ловко и уверенно, словно свои собственные, горячо прошептал на ухо:
- Да еще как стоит, милый ты мой! О Бенни, неужели, неужели это все – из-за меня? Так и знал, что все англичане – извращенцы!
Как только руки Роберта прикоснулись к нему, Бен оказался в странном состоянии: вроде бы надо было оттолкнуть Роберта, уйти, и он чувствовал потребность сбежать немедленно, и в то же время – его собственное тело будто отказалось от него, двигалось само по себе, стараясь прижаться к Роберту как можно ближе. Бен как парализованный лежал на кровати, уже раздетый, а Роберт гладил его горячими ладонями, так, как если бы старался узнать все его тело до самой крошечной морщинки, запомнить навсегда.
- Да ты и впрямь как девчонка – кожа как шелковая! Я ведь угадал, не зря Джудси так взбесился! Ну а скажи мне – он тоже такой же гладкий?

[vin_mar]

Бен открыл наконец глаза и посмотрел на Роберта. Неважно, что он говорил, в глазах были видны следы неуверенности, будто он ждал, что Бен может в любой момент сбежать. Бороться с собственным вожделением при виде этого лица отчаявшегося демона не было никаких сил, да о сопротивлении и речи не было – невыносимо хотелось узнать, как это? Как это может быть с ним? Хотелось просто отдаться, бездумно, просто – сдаться без боя, отдаться ему по праву сильного, а может быть, оттого, что хотелось хоть как-то загладить свою вину, утешить, чтобы не видеть сейчас жгучей боли в этих черных глазах. А может быть, оттого, что еще сильнее хотелось узнать – каков он, этот клятый запретный плод на вкус.
- Хватить болтать, - сказал Бен хрипло, притягивая к себе Роберта, чтобы поцеловать. У запретного плода оказался железистый вкус разбитых в кровь губ и виски.
- Так что, решил меня пожалеть, а, Бенни? – ворковал Роберт, терся о Бена всем телом, как кошка. – Ну, я ведь отказываться не стану, мальчик мой, вряд ли вы с Джудси дадите мне второй такой шанс! Не все же мне одному дрочить на картинки, раз уж ты здесь. Ты с Джудси тоже такой покорный? Или нет? Джудси тоже бывает как девочонка, тоже краснеет и стесняется. Ох, да у меня от вас крышу сносит...
Бену казалось, что он оглушен, околдован. Грудной голос Роберта завораживал, отнимал волю. Его ласки сводили с ума, Бен чувствовал, что от этих прикосновений он полностью растворяется, почти теряя сознание. Руки Роберта без стеснения гладили его, быстро и легко, успевали везде: шея, предплечья, соски, живот, спина, пальцы проскальзывали между ног, сжимали мошонку, охватывали и тут же отпускали член Бена, гладили головку и опять оказывались где-то еще. Бена била дрожь, тряслись все части тела по отдельности, все внутри переливалось горящим маслом, жгло кожу, тело будто отделилось от сознания и стало полностью самостоятельным – трепетало, выгибалось, все клетки в нем будто сошли с ума – и все тянулись лишь в одном направлении – ближе, как можно ближе к Роберту. Он был полностью сражен, бедра его сами выгибались навстречу бедрам Роберта, губы сами искали его поцелуев. Бена еще никто и никогда не целовал с головы до ног, Роберт же, казалось, успел прикоснуться языком к каждому сантиметру его тела, ничто не осталось без его внимания. Бен стонал и даже не понимал, что эти стоны, звериные, животные – его собственные. Он уже даже не ощущал себя человеком с руками и ногами, ему казалось, что он превратился в один сгусток абсолютного, концентрированного вожделения, бесконтрольного желания.
- Давай, Бенни, хочу посмотреть, какое у тебя лицо, когда ты кончаешь. Буду вспоминать его потом. Это не на картинки в журнале дрочить, это поубойнее средство будет, - своим гипнотическим шепотом Роберт довел Бена до такого состояния, что тот был уже почти не способен говорить, еле дышал, на глазах выступили слезы – только не останавливайся, ничто больше не существует, только вот эта рука и этот голос.
- О, я чувствую, сейчас все будет, Бенни, ты кричи, не стесняйся, - Роберт просунул левую руку Бену под шею, правой продолжая гладить его член, и – сменил ритм, сжал чуть сильнее. Бена накрыло так, что он выгнулся дугой, будто от удара электричеством. Под веками как будто взорвали сверхновую, тело скрутило сильнейшей судорогой, из горла вырвался вопль. Торжествующего лица Роберта он не видел, все еще содрогаясь у него в руках. Роберт поцеловал мокрые ресницы Бена и довольно мурлыкнул:
- Ну, ты же не думаешь, мальчик мой, что я тебя отпущу вот теперь, а? Ну нет конечно, это еще не все. Осталось еще кое-что, самое сладкое...
Роберт переместился, развел ему ноги, Бен ощутил в себе сначала пальцы Роберта, а потом и его самого. От каждого движения Роберта у него как будто случался маленький, не такой острый, как только что, но ничуть не менее сильный оргазм, несколько, один за другим. Роберт уже сам стонал, громко и бесстыдно, в перерывах между стонами повторяя: «Бенни, Бенни» и кончил, вжимаясь в Бена с силой, оставляя синяки от пальцев, издав почти звериное рычание.
Бен закрыл глаза, за секунду до того, как провалиться в беспамятство, он увидел синеглазое лицо Джуда, смеющееся, счастливое, такое, каким он каждый день видел его на море.
***
Бен пришел в себя рывком – мгновенно. В комнате было темно. Рядом лежал Роберт, спал, уткнувшись ему в плечо, собственнически обхватив рукой и ногой. Бену показалось, что его оглушили и вот теперь он пришел в себя – но еще не понимая, где он, что случилось. Он лежал, боясь пошевелиться, глядя в темноту, с ужасом ожидая, что Роберт сейчас проснется. Еще через несколько минут Бен решился, осторожно сдвинул руку Роберта в сторону, очень медленно, чтобы только не разбудить, выбрался из кровати. На часах было – три ночи.
Он наощупь нашел штаны и ботинки, прошел к ванной, где оставил рубашку. Там оделся, закатал рукава, вышел в коридор, тихо и аккуратно прикрыв за собой дверь. Коридоры Клэриджа были пустые. В холле тоже никого не было, ночной портье буднично вызвал ему такси к второму, не парадному, выходу. Бену повезло ни на кого не наткнуться, таксист не лез с разговорами, и через полчаса он оказался дома. Господи, какое же счастье, что Оливия опять на съемках! Еще никогда он так не радовался этому, как сейчас! Хоть не придется ни с кем разговаривать, что-то придумывать, объяснять. Все, что ему сейчас хотелось, это рухнуть в кровать и отключиться. Все остальное – потом. Если он начнет думать о том, что случилось этим вечером, то с ним произойдет что-нибудь ужасное – например, лопнет голова. Или он сойдет с ума. Или с ним случится приступ амнезии – хотя вот от этого он точно бы не отказался!
Бен открыл дверь. В гостиной горел свет. Оливии нет, а еще ключ был только у одного человека. Господи! Так бывает только в дурацких романах, а в жизни - нет! И еще ужаснее – что в груди вспышка радости! Сумасшествие.
Джуд развалясь сидел в кресле.
- Привет, - сказал Бен и сел на диван напротив.
- Привет, - ответил Джуд, разглядывая его. – Похоже, ужин удался. Четвертый час утра, писатель, по-видимому, очень бодр, раз вы так засиделись!
Бен вздохнул. Как это вообще может быть – он только что переспал с другим, и не просто с другим мужчиной, он орал от удовольствия в его руках, и вот теперь ему хочется, чтобы Джуд подошел, и сел рядом, и обнял его. И чтоб можно было заснуть вот так, прямо на диване, в этих объятиях.
Словно услышав его мысли, Джуд поднялся из кресла, тоже пересел на диван, очень нежно заправил ему прядь волос за ухо.
- Слушай, ты будто под катком побывал, - медленно произнес он своим кошачьим голосом. – Весь мятый, и пиджак куда девал?
Все так же нежно Джуд потянул за воротник рубашки, обнажив шею с ярко-малиновым засосом.
- Мм, и каток-то был, похоже, с дополнительными функциями, - продолжал он, проводя кончиками пальцев по синяку. – Какие-то странные следы... да еще и на шее, - второй рукой Джуд повернул лицо Бена к себе. – И губы распухли, что же с тобой случилось, Бен, бедняжка?
- Джуд, перестань, - буркнул Бен и попытался отвернуться, но не получилось: Джуд крепко держал его, заставляя смотреть на себя. Он внимательно рассматривал каждый сантиметр лица Бена, вдруг резко сменил позу – привстал, перевернулся, навис на Беном, стоя на диване на коленях и сжимая ими колени Бена и упираясь руками в спинку. Бен вынужден был откинуться назад, безвольно, оттолкнуть Джуда не было никаких сил, да и не хотелось. «Да что же со мной сегодня происходит, - вяло думал он, - я вообще еще в себе, или уже давно брежу и лежу связанный в отдельной уютной палате? Отравили они меня оба, что ли?»
Джуд тем временем провел носом по его шее, задержался как раз там, где красовался засос, дальше – к уху и виску, и вот приник лбом ко лбу Бена, полуприкрыв глаза.
- И пахнешь странно... да, каким-то очень знакомым запахом... где же я его слышал? Ведь я определенно знаю этот запах... меня ведь трясло от этого запаха несколько лет подряд...
Джуд перестал опираться на спинку дивана, совсем уселся на Бена и снова обхватил ладонями его лицо. Он приоткрыл рот и лизнул Бена в губы: сначала легко, потом настойчивее, словно слизывая что-то, чуть толкнул, заставляя раскрыться навстречу. Откинул голову и, плавно покачав ей из стороны в сторону, почти пропел:
- Так воооот какой он на вкус... Ну что ж, узнать хоть тааак... Сладкий. Тебе ведь было сладко, а, Бенни?!
Бен не выдержал, столнул Джуда вбок, вскочил с дивана и рявкнул:
- А тебе все еще хочется это знать, а, Джудси?!
Джуд молча смотрел на него в упор. Опять облизнул губы. Сел прямо, отвел взгляд, поправил рукава. Встал, засунул руки в карманы. Его любимая поза. Сказал ровно:
- Пойду я. Пора.
- Джуд! Стой, подожди, не уходи!
- Пора мне, Бен. Я тут у тебя уже шестой час сижу. Да и Сиенна там... ждет.
- Я тебя прошу, останься. Пожалуйста! – обессиленно сказал Бенедикт.
Джуд отрицательно мотнул головой.
- Ты ложись, поздно уже. Тебе надо хоть немного поспать, у тебя ж съемки. Я позвоню.
Он ушел, в двери тихо щелкнул замок.

[vin_mar]

Синяки Роберта спасли Бенедикта от публичного суицида. Три дня Дауни не выходил на съемки, рассказав Райту о побоях, и Бен спокойно – насколько это вообще было возможно – отыграл своего Вернона в издательстве.
Однако следующей была одна из самых главных совместных – и вообще главных – сцен в фильме. Разговор Клайва и Вернона, где они договариваются оказать друг другу необходимую помощь в легком уходе при известных обстоятельствах. Стало ясно, что от встречи с Робертом не отделаться, да и смешно было надеяться больше с ним не сталкиваться, когда еще даже треть фильма не была отснята.
Сцену снимали в том же «Клэридже», более того, в номере Дауни, который по договоренности с управляющим отеля несколькими волшебными манипуляциями превратили в студию-квартиру композитора.
Бенедикт не мог смотреть в сторону ванной комнаты. И особенно в сторону спальни, где стояла теперь хорошо известная ему антикварная кровать. Но, слава богу, спальню здесь обошли вниманием. Эпизод разворачивался на фоне рояля.
В голове беспрестанно билась мысль о Джуде. Она даже не была оформлена словами, вернее, Бенедикту было невыносимо ее оформлять. Даже в виде слепого ощущения она была мучительной, как тупая, ноющая боль. Синие глаза, длинные ресницы, улыбка. Теперь он потерял это. На время? Навсегда? Он впервые в жизни узнал, что такое любовная ссора. С Оливией они почти не ссорились. Потому что, горько усмехнулся Бенедикт (на фоне событий последних дней уже никакое внутреннее признание не казалось страшным), он ее никогда и не любил. Просто он еще не любил и одиночества.
Однако, как бы он себе ни врал, как бы ни изворачивался внутренне, как бы ни заколачивал крестами рвущихся из глубины души бесов, мысли о Дауни тоже были. И хотя не видеть его было облегчением, Бенедикт почувствовал в животе сладкую порхающую пустоту, когда Роберт вошел в «студию Клайва».
Дауни был безупречно загримирован, ссадины и синяки надежно скрыты под тональным кремом, и сегодня он выглядел франтом – в темном костюме и белой рубашке, с красно-черным узким галстуком. Бенедикту на мгновение показалось, что они одни в номере, хотя здесь наблюдалась еще куча народу, и суета уже началась. Джо посчитал до десяти и махнул рукой, ассистент прокричал номер дубля, Бен увидел безжалостные глаза камер. Поехали!
Клайв наполнил бокалы и отошел в дальний конец студии, осторожно потирая левую ладонь.
– Я думал о Молли, – медленно сказал он. – Как она умерла, с какой быстротой, о ее беспомощности и о том, что она не пожелала бы себе такой смерти. Мы с тобой об этом говорили…
Вернон отпил из бокала и ждал продолжения.
На самом деле запланированная пауза его героя была Бенедикту очень на руку, поскольку он собирал себя по кусочкам, лепил из себя холодную статую. Он вынужден был смотреть на Клайва, внимательно, с ожиданием, а на самом деле впивался глазами во все же заметные ему – наверное, ему одному – ссадины на брови и на подбородке. И еще он точно знал, что под воротником и галстуком коричневеют вполне очевидные следы укусов. Его, Бена, укусов. Поэтому слова героя Дауни заставляли его мысли бежать сразу по двум дорожкам, в разные чащи мыслей…
– Дело вот какое. Я тут слегка напугался. (Я ТОЖЕ, РОБЕРТ, ЕЩЕ КАК… ТЫ БЫ ЗНАЛ). Наверно, зря. Знаешь, ночью от таких мыслей бросает в пот, а при свете дня все кажется вздором. (О, ДЬЯВОЛ, НЕТ, ТОЛЬКО НЕ НАДО ОБ ЭТОМ) Но я о другом. Это почти наверняка ничего не значит, но беды не будет, если все-таки тебя попрошу (ТЫ ОБО ВСЕМ УЖЕ ПОПРОСИЛ… БОЛЕЕ ТОГО, ТЫ ВСЕ УЖЕ СДЕЛАЛ). Если я вдруг основательно заболею, как Молли, начну распадаться, делать ужасные ошибки, стану забывать названия предметов, забывать, кто я такой, – словом, ясно. Я бы хотел быть уверен, что есть человек, который поможет мне покончить с этим…(И СО ВСЕМ ОСТАЛЬНЫМ ТОЖЕ, РОБЕРТ). Особенно если дойдет до того, что сам не смогу принять такого решения – или выполнить его. Так вот что я говорю – я прошу тебя как старого друга помочь мне, если увидишь, что это нужно…
Клайв помолчал, Вернон глядел на него с поднятым бокалом, замерев в процессе питья.
– Я понимаю, просьба странная. (У НАС С ТОБОЙ ВСЕ ОЧЕНЬ СТРАННОЕ) Это противозаконно у нас в стране, и я не хотел бы ссорить тебя с законом – предполагая, конечно, что ты скажешь «да». (ТЫ ПРЕДПОЛАГАЛ ЭТО С САМОГО НАЧАЛА, ЧТОБ ТЕБЯ…) Но есть способы и есть места, (ДА, ЕСТЬ СПОСОБЫ И ЕСТЬ МЕСТА, О, ОНИ ВСЕГДА ЕСТЬ) и если до этого дойдет (УЖЕ ДОШЛО, УЖЕ ДОШЛО, РОБЕРТ, НЕ ПОНИМАЮ, КАК ТЫ СДЕЛАЛ ЭТО СО МНОЙ), я хотел бы, чтобы ты доставил меня туда на самолете. Это трудное дело, и… могу попросить о нем только близкого (УЖЕ СЛИШКОМ БЛИЗКОГО, СЛИШКОМ) друга, такого, как ты (НУ ПОЧЕМУ Я, ПОЧЕМУ? ПОЧЕМУ Я – ЭТОТ НЕСЧАСТНЫЙ ЗАГИПНОТИЗИРОВАННЫЙ КРОЛИК?). Одно скажу: я не паникую, ничего подобного. Я крепко об этом подумал.
Затем, поскольку Вернон все так же сидел и глядел на него молча, Клайв смущенно добавил:
– Ну вот и все.
Бенедикт встрепенулся. Вернон поставил бокал, почесал в затылке и встал.
– Ты не хочешь рассказать, что тебя испугало?
– Совсем не хочу.
Вернон взглянул на свои часы. Он опаздывал.
– Да, ничего себе просьба. Надо подумать.
Клайв кивнул. Вернон пошел к двери и остановился. Сейчас они должны были обняться, и сердце Бенедикта начало прыгать, как заяц, за которым мчались гончие. Роберт сделал крохотную паузу, на его лице ничего не отразилось, кроме нужных по роли эмоций, и глаза были как зеркала, только возвращали Бенедикту его же отражение.
– Я должен подумать, – дрогнувшим голосом сказал Вернон Бенедикта.
– Конечно. Спасибо, что зашел.
И Дауни сделал это. Обнял его. От него пахло сигаретами, свежее-сладким парфюмом, тканью нового костюма, совсем слегка – стиральным средством от белой рубашки. И пахло самим Робертом. Этот запах забирался, кажется, в самые глубокие клетки мозги, заставляя неметь кончики пальцев. Его шея была так близка, что Бенедикт мог бы укусить ее снова – он почти касался ее губами. И еще он чувствовал тепло тела, тепло рук, которые теперь были ему известны – не только руки актера, музыканта, но и любовника. Любовника. Такое старое, уже забытое слово, сейчас, наверное, так вообще не говорят, тем более по отношению к двум мужчинам, но именно оно было здесь уместно. Роберта невозможно было назвать партнером на одну ночь. Даже если ночь действительно была только одна… Он оставался в теле, в голове, в сердце, как шип от розы. И Бен, конечно же, вспомнил, не мог не вспомнить сказку Уйальда. Проклятие интеллигента – бесконечные аллюзии.
На долю секунду Бенедикт не мог себя понять – испытывает он желание оттолкнуть или притянуть, потом вспомнил о роли и обнял в ответ. Тело опять предавало его, и не только тело: все эти дни Роберт казался ему воплощением несчастья, и он молился, чтобы никогда больше не повторилось то, что случилось тогда, ночью, но сейчас он чувствовал не только возбуждение, обвиняя себя в распущенности и предательстве, но и… близость. Мужчина, который обнимал его, больше не был ему чужим. Он был родным, близким. Он… словно бы имел право на Бенедикта, потому что тело признавало это. И не только тело. Не только тело, черт побери! И вот это пугало сильнее всего и заставляло еще больше ныть сердце.

[vin_mar]

И это повторялось и повторялось – Роберт, как в цикличном сне, подходил к нему и обнимал его. На самом деле они отсняли еще всего-то три дубля, Райт сегодня находился в необычайно жизнерадостном настроении. Потом Дауни в его номере-студии долго снимали одного, а Бенедикт спустился в бар выпить. Его работа на сегодня была закончена.
Еще до пятичасового чая начинать пить коньяк в одиночестве – как-то раньше он за собой этого не замечал. Правда, раньше он не замечал за собой и траха одновременно с двумя мужчинами, да еще и связанными между собой отношениями. Это уже не походило на французскую драму. Это пахло драмой испанской, что значительно хуже. Не хватало только появления каких-нибудь близнецов-трансвеститов, в духе Альмодовара, один из которых – стюардесса, а второй – болен СПИДОм.
Он чуть не пролил коньяк, когда в кармане брюк завибрировал телефон. Нервы стали ни к черту.
– Бен? – раздался в трубке голос Дауни. – Поднимись ко мне, у меня есть некоторые предложения по сценарию, нужен твой совет.
Бенедикт молча положил трубку. И так же, как тогда, собираясь на ужин, он, уже поднимаясь на лифте, отстраненно думал, что не надо, ни в коем случае не надо идти в номер к совершенно непредсказуемому типу с темным прошлым и такими руками… тело сладко дернулось… и такими губами… здравствуй, эрекция… Нет, пора прекратить, а то он вспомнит и ощущение Роберта внутри себя… Бен стиснул пальцы в замок, чтобы не застонать. Черт побери, ну он же не гимназистка, которой так или иначе приходится идти к извращенцу-профессору, он же имеет возможность выбора…
– Здравствуй, Бенедикт, – широко улыбнулся Дауни с «дивана Бэкингема». – Я хочу внести поправки в сценарий, но, понимаешь, я всегда хочу внести поправки в сценарий, и только ты можешь меня удержать от… ненужных телодвижений.. Или же, наоборот, направить в нужное русло…
Бенедикту на секунду показалось, что в воздухе, над гладью будничной обстановки, мелькнул плавник акулы. Акулы безумия. Как ему удается так подбирать слова, что все они, все без исключения звучат страшно пошло?

– Здравствуй, Бенедикт, – широко улыбнулся Дауни с «дивана Бэкингема». – Я хочу внести поправки в сценарий, но, понимаешь, я всегда хочу внести поправки в сценарий, и только ты можешь меня удержать от… ненужных телодвижений.. Или же, наоборот, направить в нужное русло…
Бенедикту на секунду показалось, что в воздухе, над гладью будничной обстановки, мелькнул плавник акулы. Акулы безумия. Как ему удается так подбирать слова, что все они, все без исключения звучат так пошло?

– Вот, возьми, почитай. Я тут обвел красным сцену, которая мне не нравится. По-моему, совершенно тускло. Я не вижу здесь Клайва.
– Дай сценарий, – глядя в пол, сказал Бенедикт.
– Ну так подойди и возьми, – усмехнулся Дауни. – Я не кусаюсь. Хотя нет, кусаюсь. Ты знаешь же уже. Как мне нравится, когда ты краснеешь.
– Перестань!
Бенедикт уже было подошел к нему и протянул руку за сценарием, но на последних словах неожиданно разозлился. Но было поздно – Роберт, не вставая с дивана, крепко схватил его за запястье.
– Роберт, оставь меня в покое.
– У тебя контракт, Бенни.
– Да, но не для того, чтобы трахаться с тобой!
– А кто сказал «трахаться»? Ты выдаешь желаемое за действительное, – просто расцвел Роберт, и Бену захотелось ему врезать. Нечасто он испытывал подобные желания.
Но Дауни неожиданно отпустил его руку. Так, что Бенедикт мельком испытал нечто вроде разочарования. Все-таки его тело явно хотело невообразимых, немыслимых вещей. Которые, к огромному несчастью, напрямую зависели от прикосновений мужчины, сидящего на диване. Бенедикт себя ненавидел, как никогда в жизни.
– Вы поссорились? Он в Париже с Сиенной, я видел в новостях. Все-таки она та еще крыса, согласись? Но, если честно, я могу его понять – она хотя бы секси. А вот что ты делаешь со своей Оливией в постели, я никак не могу себе представить. Хотя у меня смелая фантазия, и я пытался, честно.
– Заткнись, – устало сказал Бен.
– Ты просто никогда не ценил себя по достоинству, Бенни. Но почему? Я не понимаю, почему?
– Потому.
Они сидели на диване и даже не касались друг друга. Смотрели ровно перед собой. Но в Бенедикте больше не было ни злости, ни раздражения, ни даже чувства вины. Он не знал, сколько времени прошло, потом прозвучал тихий голос Роберта.
– Я тебе неприятен?
– Нет, – усмехнулся Бенедикт, прикрыв глаза. – Ты – нет.
– Так в чем дело? Почему ты сидишь за километр и складываешь в уме дроби?
– Нельзя. Ты же знаешь, что нельзя.
– Да ты что?
– Угу.
– Ну, можешь считать, что я тебя об этом не спрашивал.
Определенно, думал Бенедикт, он выступал в роли бедной обреченной гимназистки. Его даже не спрашивали.
Дауни уже снимал рубашку, быстро пробегаясь по пуговицам. Последними он расстегнул манжеты, и это стало финальным камнем в сад благочестивых намерений Бена. Такой моментальной и мощной эрекции от одного движения он раньше за собой тоже не замечал. Много нового узнаешь о себе, общаясь с Робертом Дауни-младшим.
– Ай-яй-яй, ты успел выпить коньяка, – прошептал Дауни, касаясь губами его губ. Сегодня он осторожничал. Наверное, все еще болело тело.
На этом аналитические наблюдения и заметки Бенедикта Камбэрбэчта закончились, ибо он одновременно и стремительно выдергивал ремень из брюк и расстегивал сами брюки, в то время как пальцы Роберта тянули с него рубашку, оба путались в одежде, в неуемной жажде добраться до голой кожи, а потом Бенедикт просто упал на Роберта, прижав его к дивану своим телом, и уже даже не целуя, а облизывая его губы, шею, ключицы, татуировки на предплечьях, от вида которых даже на фото у него всегда начиналась нервная дрожь.
Первый запретный плод сладок, выяснял Бен практическим путем, но второй – гораздо слаще, ибо в нем больше, значительно больше греха. Он думал, если он снова пал, то надо получить как можно больше, чтобы потом не было сожалений, что он был недостаточно нежен… или недостаточно груб…
Временного паралича, как в прошлый раз, вовсе не наблюдалось, и теперь Бен, почти в такой же позе, как раньше Роберт, двигал рукой по его члену, ласкал всяческими известными ему способами, но и этого было мало, и он спустился вниз, раздвинул колени Роберта и, наклонившись, глубоко взял в рот. Таких звуков от Дауни он еще не слышал, да вообще ни от кого никогда не слышал, даже в порнофильмах. Ему казалось, что в глазах Роберта он сейчас выглядит шлюхой, но хотелось еще больше унизиться, смертельно, и он только не мог придумать способа, как унизиться настолько, насколько хотелось. Он глубоко пропускал член Роберта себе в глотку, и облизывал его, словно самый сладкий леденец в своей жизни, и выписывал узоры языком, и снова заглатывал, и дразняще ласкал головку, и смотрел снизу вверх на Роберта, который стонал, закинув голову и закрыв глаза, и только поощрительно поглаживал Бена по волосам, а иногда сжимал руки на его шее. Бешеные волны возбуждения подкатывали все ближе, и акулы теперь вовсю резвились в них, поскольку не было никакого горизонта, и никакого солнца, и никаких синих глаз, он все это придумал себе, оказывается, а была только темная, темная, сладкая глубина, и Бенедикт уходил в нее все дальше, и уже сам начинал стонать, когда Роберт не выдержал и, зарывшись пальцами в отрощенные для «Шерлока» черные кудри, заставил опуститься Бена еще ниже, до самого корня, и начал с силой двигать бедрами, и собственная покорность, с которой он глотал сперму того, к кому даже взглядом не должен был прикасаться, отправила Бенедикта в самую сумасшедшую эйфорию этого жаркого, жаркого, чересчур жаркого лета...
***

[vin_mar]

Рецепт, как сделать счастливой красивую женщину, был известен Джуду Лоу прекрасно: нужно отправить эту женщину в романтическое путешествие в Париж, и одновременно предоставить в ее распоряжение одного секс-символа (для удовлетворения тщеславия) и неограниченную финансовую свободу (для удовлетворения всех остальных, более важных, потребностей). Прекрасно, что хоть кто-то чувствовал себя счастливым – Сиенна была на седьмом небе, щебетала как птичка в розовом кусте, порхала как бабочка на солнечной полянке и даже искренне пыталась развеселить Джуда. На свой, конечно, манер: хождением в магазины (авеню Монтень к вашим услугам), рестораны (желательно предварительно уведомить отделы светской хроники) и на светские вечеринки (выбрать те, где побольше других знаменитостей). Все это произошло в первые же два дня по приезду в Париж, и надо сказать, что в общем-то оказало определенное воздействие на настроение Лоу: теперь, кроме жгучей ревности, тихого бешенства и дикой злобы, а так же желания крушить мебель, еще прибавилось желание дать кому-нибудь по морде (к сожалению, в связи с недоступностью одной конкретной морды, исполнение желания откладывалось до лучших времен), говорить окружающим гадости повсеместно, убить каким-нибудь жестоким образом побольше людей, лучше, если они при этом будут яркими брюнетами с выразительными глазами (в Париже, городе латинян, таких оказалось подавляющее большинство). Париж, таким образом, поначалу показался Джуду ошибочным выбором, но когда он на третий день догадался применить тактику наделения Сиенны кредитными карточками и полной свободой по манипуляции с ними, оказалось, что неплохо можно провести время и в Париже. В конце концов, какая разница, в каком гостиничном номере сидеть целый день, уничтожая сигареты и алкоголь в промышленном масштабе.
Было плохо. Было совершенно непонятно, что же делать, куда себя деть, как со всем этим быть. Он спрашивал себя, почему ему, взрослому мужчине, пережившему развод, справившемуся с многочисленными расставаниями, да вот хотя бы взять Сиенну, с которой он то сходился, то расходился, почему ему так больно? Так больно, что хотелось сделать что угодно, но только чтобы в голове больше не было бы ни одной мысли, ни одного образа, ни одного воспоминания, а в груди – чтобы пропал вот этот мерзкий раскаленный круг, сжимавший все его внутренности, причинявший мучительную боль при каждом движении, каждом вздохе. Днем, выходя на балкон с сигаретой, в просветах между домами он видел бледное парижское небо, и оно, проклятье, напоминало ему только о венах на запястьях Бена, о голубых жилках на его висках, и ни о чем больше. Вечером, выходя поесть, в огнях летней городской ночи, в толпе прохожих – ему мерещился Дауни, и то, как Джуд каждый раз вздрагивал от этого, было уже совершенным унижением. Ночью, когда Сиенна во сне прижималась к нему, он, мучаясь бессонницей, думал только о том, как лежал в объятьях Бена, как тот утыкался лицом ему в шею, обхватывал его своими руками, как клал ему на бедро свою длинную ногу, перед тем, как заснуть. И еще о том, что делает Бен сейчас, где он, с кем он. На этом моменте мозг его начинал работать в странном режиме – картины, которые ему представлялись, были невозможны, неправильны, убийственны, от них все внутри выворачивалось наизнанку, горело и висело клочьями, будто облитое кислотой. Он умчался в Париж, чтобы хоть на чуть-чуть избавиться от боли, которая терзала его с того самого момента, как он просидел три часа в квартире Бена, дожидаясь его возвращения с ужина, и с каждой минутой этого ожидания все больше понимая, почему он задерживается.
Но побег не принес ему облегчения. Ему казалось, что в другом городе, так далеко, да еще и с внушительным препятствием в виде Ла-Манша, он не будет испытывать такого одуряющего желания вернуться – каждую минуту, каджую секунду. И это было тяжелее всего – осознать почти сразу, с щелчком замка закрывшейся двери, КАК ему хочется назад. Как ему хочется к Бену. Как ему хочется, чтобы Бен просто был с ним, неважно, пусть даже ему придется делить его с кем-то еще. Пусть даже ему придется делить его – с Робертом. Неважно. Лишь бы иметь возможность видеть его, прикасаться к нему, лежать рядом с ним, заниматься с ним любовью, просыпаться в одной постели, прижавшись к его узкой, бледной спине. Снова увидеть, как вместо черных кудрей отрастут рыжие, снова увидеть, как они будут блестеть расплавленным золотом на ярком солнце. Вернуться. Пусть даже у него никогда не будет возможности сказать когда-нибудь так, как однажды сказал ему Бен: «Будешь только моим». Пусть все, что осталось ему, это сказать: «Будь и моим тоже».
Трель телефона разорвала жаркую тишину номера: Сиенна опять отправилась по магазинам, и Джуд лежал ничком на кровати, после очередной бессонной ночи, уже шестой или седьмой по счету. Увидев имя на экране, он не смог даже сразу справиться с кнопками, руки дрожали, все внутри вопило, требуя выбросить телефон, лучше сразу в окно, чтобы не было соблазна нажать на кнопку приема.
- Джудси.
Он молчал.
- Джудси, возвращайся, я прошу тебя! Бен пропал.
- Как... пропал? – способность говорить изменила ему, он еле-еле пропихнул слова сквозь глотку.
- Я не знаю! Никто не может найти его уже три дня! Он выключил телефон! Возвращайся сюда, или мне придется звонить Оливии, а это скандал, понимаешь сам, это уже не удастся скрыть от прессы, если она тоже сорвется со съемок и вернется его разыскивать. Хватит беситься в Париже, Джудси, ты нужен мне здесь.

Машина летела по дороге с максимально разрешенной скоростью, иногда превышая предел. Джуд крепко держался за руль, потому что руль был – как якорь, который удерживал его в более-менее устойчивом состоянии, не давал психовать до такой степени, чтобы пришлось останавливаться. Телефон Бена был выключен, на все попытки дозвониться в ответ раздавался лишь голос механической тетки, которую Джуд успел уже возненавидеть. Он начал названивать Бену сразу, как только нажал кнопку отбоя после разговора с Дауни, он послал уже бессчетное количество смс, но все впустую. Он мчался в Плимут, в Уэмбери, в исступленной надежде, что Бенедикт там, хотя надежда постоянно сменялась приступами неуверенности и страха – конечно, с чего он взял, что Бен уехал именно туда? О том, что с Беном что-то случилось, он старался не думать, уговаривал себя, что слишком сгущает краски, что истерит по-бабьи. И увеличивал и увеличивал скорость, потому что единственное, что он мог сделать сейчас, чтобы успокоиться – это доехать как можно скорее. Он на ходу наплел что-то Сиенне, чуть не разминувшись с ней в дверях отеля, сдуру ляпнул про звонок Дауни. Хотя это как раз вышло хорошо – Сиенна совершенно не терпела Роберта, как и он – ее, и уж прерывать из-за него свое пребывание в Париже точно не собиралась. Ну, придется потом пережить еще один скандал, не первый и не последний раз.
И еще Джуд чувствовал себя виноватым. Почему он так легко сдался? Зачем вообще он пошел в тот вечер к Бену? Сидел бы дома! По крайней мере, ничего бы не знал точно! И можно было бы закрыть глаза. Отгородиться. Разве он не мог предположить, чем этот вечер может закончится? И зачем он продолжал ждать, когда все понял? Не затем ли, что бы увидеть – как это? А ведь Бен был прав, ему все еще хотелось знать – как это, заниматься любовью с Робертом Дауни. Оказалось, что он долго обманывал самого себя – он хотел это знать, он испытал приступ острейшего вожделения, когда прикоснулся губами к вишневому синяку на шее Бена. Невыносимо стыдно и невыносимо возбуждающе – Бен, пахнувший Робертом, рот Бена – со вкусом Роберта, кожа Бена – со следами пальцев и поцелуев Роберта. Нельзя, нельзя было поддаваться на эту провокацию, ну он же человек, а не сука в период течки! Как он вообще позволил себе думать об этом! Как он позволил этому человеку, и так укравшему у него кусок жизни, мучить его и дальше, отнять у него эту нежданную радость, измазать эту ослепительную весну черной нефтяной пленкой непростительных желаний? Как же теперь все будет? Будет ли хоть что-то, или все?
Наконец он добрался до места. С моря задувал сильный ветер, длинный воскресный день постепенно уступал место тягучему вечеру, обгоревшие на солнце и обмякшие от жары люди разбредались к припаркованным за набережной машинам, где-то неподалеку капризничал ребенок.
Джуд спохватился, накинул тоненькую курточку, натянул поглубже капюшон, пристроил на нос темные очки. Холл гостиницы встретил его душноватой искусственной прохладой и отсутствием людей. Лоу с облегчением сдернул очки с носа и подошел к стойке портье. Ему повезло – семидесятилетняя миссис Бриггс, хозяйка, сама восседала за стойкой, с вязаньем в руках. Деньги, которые Джуд платил ей, снимая во время своих визитов второй этаж ее крошечной гостиницы, позволяли ей не очень гоняться за постояльцами. И самое главное, миссис Бриггс, несмотря на свои семьдесят, отличалась острейшим умом и исключительной неразговорчивостью. Ей вполне доставало общения со своим мужем, полностью глухим и уже много лет страдающим расстройством памяти, что делало из него идельного собеседника.
Миссис Бриггс посмотрела на Джуда поверх очков и кивнула. Описать облегчение и радость, затопившие Лоу от этого кивка, не смог бы и букеровский лауреат.
- Он ушел на море, - сообщила она, и кивнула еще раз. – Я думала, вы приедете раньше, мистер Лоу, мне кажется, мальчик извел себе все нервы за эти три дня. У него непременно случится истощение, если вы не заставите его поесть.
Тут она критически оглядела Джуда и добавила:

[vin_mar]

- Да и вам не помешает свежий воздух. Прогуляйтесь-ка к морю, он ушел направо, к скалам. Да, и очки не забудьте опять одеть, людей еще очень много!
Джуд старался не бежать, чтобы не привлекать к себе внимания. Он даже разулся, бросив кеды у лестницы к пляжу, и подвернул джинсы, чтобы как можно меньше отличаться от туристов. К скалам – это там, где они проводили время в прошлый раз, в те моменты, когда им удавалось выбраться из спальни к морю. При этой мысли Джуду захотелось улыбнуться, несмотря на всю тревогу и беспокойство. Он так и не придумал, что же сказать Бену, упоенно занимаясь по дороге самоедством.
Людей навстречу попадалось все меньше и меньше, он уже далеко ушел в сторону от оборудованного пляжа. Солнце пробиралось сквозь облака к западу, по небу растягивались сиреневые и оранжевые ленты, наступил тот дивный час, когда все вокруг делается лучше, чем на самом деле, изящнее, таинственнее, волшебнее.
Бен сидел на песке, бездумно скользя взглядом по горизонту, разглядывая вопящих чаек, полосу мокрого песка вдоль прибоя. Легкое волнение на море, белые верхушки волн. Никаких акул, и взяться им здесь, слава богу, неоткуда. Ему казалось, что в душе у него – огромная дыра, края которой отражаются на его лице. Все три дня, прошедшие с его приезда, он просиживал до ночи на этом месте, почти не шевелясь, стараясь ни о чем не думать, сделать так, чтобы ветер выдул все из его головы, унес бы с собой все чувства и эмоции. Просто тупо сидеть и смотреть на колеблющуюся воду – отлично, ничего не может быть лучше. Пустота спасет его собственный мир. Надо сделать так, чтобы не осталось ничего, кроме пустоты. А потом – когда-нибудь – можно будет попробовать наполнить ее чем-то несложным и неопасным, а может быть, и этого тоже не понадобится...
В кромке прибоя неторопливо брел какой-то парень, в белой ветровке, с натянутым капюшоном, загорелыми голенями, торчащими из подвернутых джинсов. Бен принялся смотреть на прохожего. Вот идет себе человек, пройдет мимо, канет в надвигающейся темноте, и опять будет только пустота... Бен улегся на спину и стал смотреть в небо – небо стремительно наливалось синим, он закрыл глаза, чтобы не видеть этого оттенка – надо было переждать, когда небо потемнеет еще сильнее – тогда в него можно было смотреть не опасаясь непрошенных ассоциаций. Шорох волн приятно заполнял уши, заставляя сосредоточиться только на себе.
И все-таки что-то было не так. Бен открыл глаза и увидел рядом с собой спину того самого парня в белой ветровке. Тот сидел рядом, чуть впереди, скрестив ноги и упираясь в колени локтями. Бен приподнялся на локте – слишком близко, неприятно, какого черта?!
- Подойди и возьми меня за руку, - сказал незнакомец насквозь знакомым голосом и обернулся через плечо.
Пустота лопнула, как иллюминатор затонувшего корабля, и в открывшееся пространство устремилось все вокруг: запахи моря и водорослей, последние лучи солнца, крупинки песка, бесконечная синева – со свистом, сминая еле державшиеся, свежевозведенные линии мажино – слишком хлипкие. Ничего не удержат. Ничто не пропало, все вернулось обратно.
Женский роман. Так не бывает. Господи, эта фраза теперь с ним срастется. Да и хуй с ним, бывает, не бывает! Бен подвинулся вперед и взял Джуда за руку. Счастье, вот и все. В его венах течет еще слишком много жизни, которую он не использовал.
- Ты зачем телефон выключил? – спросил Джуд. Просто так спросил, без упрека, как о пустяке.
- Да заебали вы меня, - ответил Бен, придвигаясь ближе, приваливаясь плечом. – В прямом смысле, и в переносном тоже!
***
Будильник он, кстати, поставил совершенно напрасно. Для него сегодня в съемках был перерыв — день полностью принадлежал Бенедикту с его Верноном, и слава богу. Из короткого звонка Джуда он уже знал, что Бен будет на съемках. А у него было время полежать и посмотреть в потолок. И подумать о том узле отношений, который он сам же, по сути, и завязал.
У Роберта никогда не было привычки анализировать детали глобальных плохих положений. "Если ты на районе, не парься из-за стрельбы", — эту мысль он даже озвучил в недавнем интервью "Плейбою" совершенно искренне. Не было смысла переживать из-за синяков под глазами, когда он сидел на героине. Не было смысла переживать из-за последствий разрушения, когда главной была сама идея разрушения. Если человек хочет уничтожить себя, абсолютно неважно, из какого стекла будет бутылка с отравой.
И когда он ехал сюда, он просто хотел включиться в игру и обыграть всех, особенно не задумываясь, к чему это приведет. Так уже бывало с ним — он начинал играть, и заигрывался. Это происходило и тогда, когда грань между ним и его героями стиралась. И тогда, когда он рвал на куски сценарии, которые могли бы дать ему шанс. И тогда, когда он делал то, чего не должен был делать. Например, намеренно причинял боль. Или отказывался от чьей-то любви, не желая быть ответственным за нее. И, может быть, Бенедикт прав — он действительно всегда играл самого себя. Человека, который постоянно побеждал благодаря своим проигрышам, благодаря самым неправильным ходам, которые, казалось бы, должны были вести к катастрофе, а выводили в совершенно другие реальности.
Он всегда был уверен, что родился лузером. И точно так же — уверен, что родился счастливчиком. В последние годы все складывалось очень правильно, может быть, слишком правильно. И он позволил себя сорваться. И что из этого вышло? Ничего хорошего. И, наверное, он был сейчас так же близок к состоянию схватить пистолет и выпустить несколько пуль одна за другой в первого попавшегося злодея, как вор-неудачник Гарри Локхарт. И плевать, что в его жизни практически все наладилось и теперь было расставлено по местам. Он пил зеленый чай, занимался восточной борьбой и был чист, как новое стекло, уже почти шесть лет. Был счастливо женат и востребован в денежных проектах. Он вовсе не хотел быть ни суперзвездой, ни безнадежным героинщиком, он просто хотел увидеть, что ему делать дальше. Увидеть большую дорогу из желтого кирпича, как в "Изумрудном городе". Но внезапно опять оказалось, что никаких дорог нет. И это было самым ужасным.
Он не знал, как выпутаться из несостоявшихся отношений с Джудом — от того, что не состоялись, они не стали менее отношениями. И он не знал, что делать с Бенедиктом — потому что здесь как раз страшно заигрался. Сначала это было элементарное желание посмотреть. Потом Бенедикт оказался действительно удачным выбором для фильма, и это нельзя было игнорировать. Потом было желание попробовать, узнать на вкус. Затем это дичайшее вожделение — давно забытой силы. И теперь он был готов выть в потолок, потому что его загнали в угол. Они оба лишали его способности ясно мыслить и быть "чистым". Сейчас, несмотря на временные победы, он был уверен, что проиграет.
Через полчаса он встанет, пойдет в душ, оденется и снова превратится в нечто разрушительное и ослепительное, холодное и расчетливое даже в своих ошибках. А пока он может полежать под пледом, поджав колени к животу, и посмотреть в лепной потолок. Все равно эти декорации скоро сменятся другими.
****

[vin_mar]

И несмотря на всего пару часов сна, и отвратительное верещание будильника в половине шестого утра, им обоим удалось прекрасно выспаться, первый раз за последнюю неделю. И снова повторилось – зябкое раннее утро, и теплая щека, прижавшаяся к спине, и торопливый душ – один на двоих. И пустая дорога, и негромкий голос Робби Уильямса в приемнике, и провалы во времени – только что они были на побережье, и вот Джуд уже уже отдает ключи от машины напыщенному швейцару у парадного входа Клэриджа.
Съемочная площадка была оборудована сегодня в одной из курительных комнат отеля, изображавшей кабинет Вернона в издательстве. Оба ассистента режиссера, абсолютно осчастливленные появлением блудного сына, переминались с ноги на ногу в холле. Стоило им увидеть Бенедикта, как они вцепились в него будто клещами, вдруг опять пропадет, и потащили переодеваться, гримироваться и готовиться к съемке.
Неожиданно Джуд остался один. И тут организм решился напомнить о себе – организму хотелось, чтобы его, кроме всех прочих удовольствий, еще и накормили и напоили кофе. Джуд не ел с вечера накануне того дня, когда раздался звонок Дауни. Он огляделся. Было время ланча, в холле и у входа в ресторан скопилось много людей, некоторые уже начинали поглядывать на него чересчур внимательно. Джуд решил, что бар – это отличный способ спрятаться от толпы, а заодно и напиться кофе – несколько бессонных ночей и нервное напряжение последних суток все-таки начинали сказываться. В баре было посвободнее, треть столиков занята, кто-то сидел у стойки. Джуд прошел прямо к ней, уселся на высокий стул, бросил бармену: «Двойной эспрессо, пожалуйста, без сахара!» и машинально огляделся. Справа, в полутора метрах от него, сидел Роберт Дауни-младший и внимательно смотрел на него своими блестящими черными глазами. Он медленно положил газету, которую держал в руках, на стойку рядом со своей чашкой и целиком развернулся в сторону Лоу. Джуд замешкался – уйти незаметно было уже нельзя, он знал, что Роберт ни за что не даст ему это сделать. Роберт уже сделал шаг к нему, протягивая обе руки и улыбаясь душевнейшим образом:
- Боже мой, Джуд! Вот радость! Ты даже не представляешь, КАК я рад тебя видеть!
Все слова, которые пришли в голову Джуда в это мгновение, были насквозь некультурными и для Клэриджа ну вовсе не подходящими, так что пришлось ограничиться функционально-нейтральным:
- Роберт! Какая неожиданная встреча! Страшно приятно снова тебя увидеть!
Дауни по своему всегдашнему обыкновению тут же полез обниматься и обнимался слишком долго, даже для давно не видавшихся друзей. Интеллигентная и богатая публика Клэриджа старательно делала вид, что ничуть не интересуется происходящей эпической встречей новоявленных Лоуренса Аравийского и принца Фейсала. Джуд с нежнейшей улыбкой смотрел на Дауни, мысленно желая обнять его так сильно, чтобы навсегда перекрыть доступ воздуха к этой грудной клетке. Принесли кофе. Джуд подавил в себе желание попросить дополнительную – отравленную – порцию.
Роберт поместился на соседнем стуле, предварительно придвинув его как можно ближе, ухитрившись вальяжно развалиться даже на неудобной барной мебели. На лице его отражалось только неописуемое удовольствие, и Джуд надеялся только, что у его лица выражение – соответствующее.
- В прошлый раз ты, к сожалению, был так занят, что нам даже не удалось перекинуться парой слов! – заявил Роберт, вытаскивая из кармана нераспечатанную пачку сигарет. – Вижу, сейчас у тебя есть минутка, потратишь ее на старого друга?
- В прошлый раз ты, Роберт, к сожалению, куда-то так заторопился, что я и сказать-то успел всего пару слов, - сделал ответный ход Джуд. Приходилось тщательно следить за собственными руками, в присутствии Дауни всегда имевшими тенденцию вести себя с подростковой неловкостью.
- Ох Джудси! Ты же знаешь, какой я деликатный – мне никак не хотелось помешать вам с Бенни! Я же видел, какой у вас важный...хм.. разговор. Ничего, я всегда могу потерпеть, - Роберт беспечно махнул рукой и наклонился ближе к Джуду, доверительно положив руку на спинку его стула. Пальцы задели волосы над воротником ветровки, Джуду показалось, будто ему за шиворот плеснули ледяной воды. Он соскочил со стула и облокотился о стойку. В руки удачно попалась чашка с кофе, можно было от них отвлечься и сосредоточиться на разговоре.
- Да, я заметил, что твое терпение можно измерять в годах, даже не предполагадл- язвительно откликнулся Джуд. Улыбка на лице Роберта слегка поблекла, утратив лучезарность. Что, впрочем, совершенно не помешало ему тут же отбить мяч:
- Ты выглядишь усталым, Джудси! Похоже, слишком много волнений последнее время, а? Переживания – это так вредно! Сразу отражаются на лице, очень неприятно, правда?
- Да нет, Роберт, хотя спасибо за беспокойство. Просто мало спал этой ночью, - с удовольствием сообщил Лоу и поставил пустую чашку обратно на стойку. Чашка звякнула о блюдце.
- Джудси, ты меня пугаешь! Неужели бессонница?
- Нет, Роберт, просто прогулка перед сном оказалась слишком ... бодрой. Даже недельный перерыв сказывается, знаешь ли, приходится потом наверстывать.
Роберт окончательно перестал улыбаться, тоже встал и сказал, уже гораздо тише, не на публику:
- Какого черта ты рассказываешь мне это, Джуд?
- Какого черта ты спрашиваешь меня об этом, Роб? Все еще не наигрался? Ну так давай поиграем, смотри только, не жалуйся потом, – сказал Джуд сквозь зубы.
- Когда это я жаловался? Не надо выдавать желаемое за действительное, Джудси! А поиграться – ну, это я всегда готов! Хоть сейчас! Ну, и что за игры ты предпочитаешь, Джудси? – вкрадчиво спросил Дауни.
- Те, в которых можно дать по наглой роже!
- Тебе не кажется, что эту беседу стоит продолжить без участия широкой аудитории? Может быть, поговорим у меня?
- С удовольствием! Все тот же номер, набитый антиквариатом?
- Не стоит беспокоиться, все застраховано!
Роберт учтиво вытянул руку в сторону, указывая направление. Джуд бросил на стойку несколько монет. Из бара в направлении лифтов они удалились почти под ручку, совершенно очаровав окружающих.
****

[vin_mar]

В лифте они оказались одни, и на лице Дауни уже стала проявляться плотоядная улыбка, как вдруг двери снова раскрылись, как бывает, когда кто-то снаружи нажимает кнопку. В лифт вплыла величественная дама в брильянтах, с той-терьером в руке и длинным иссохшим мужчиной в фарватере. Джуду и Роберту пришлось потесниться, чем Дауни моментально воспользовался, тут же приобняв Джуда и между делом сообщив даме:
- Мадам, надеюсь, ваша собачка не кусается? У нее такой внушительный вид! – и тут же обернулся к Джуду: - Не бойся, детка, я с тобой!
Если бы не теснота, Джуд удавил бы его прямо на глазах той-терьера, и не постеснялся бы. Пришлось ограничиться возмущенным шипением. А Дауни тем временем продолжал изображать клоуна и кривляться:
- Мадам, вы себе даже не представляете, как тяжело мне иногда приходится! С ним так непросто!
В это время той-терьер, очевидно, эмоционально находившийся на одной волне с Джудом, не вынес издевательств и оглушительно гавкнул. Лоу вздрогнул от неожиданности, а Дауни тут же заявил, скорчив умильную рожу:
-Ну вот! Он еще и нервничает! Но все равно, я так его люблю!
Лифт наконец-то остановился, и Джуд вылетел в коридор как пробка из шампанского. Роберт не отставал, и обогнав, широко распахнул дверь в свой Royal Suite:
- Прошу!
Дверь с треском захлопнулась, и они очутились лицом к лицу на пороге великолепной гостиной с множеством разнообразных кресел, диванов и изумительным белым роялем в центре. Джуд понял, что если он сейчас хоть что-нибудь не сломает, то сломается что-нибудь в нем. На глаза удачно попалась расписная ваза на столике для визиток.
- Эй, эй, Джудси, стой! Это ваза семнадцатого века!
- Да мне по **ю какого века! Главное, что я не промахнусь ею мимо твоей головы!
- Нет-нет, ты что, дизайнер тебе этого не простит! Дай, дай мне вазу!
Джуд сунул Роберту вазу и с ненавистью ударил кулаком по двери. Дверь Royal Suite оказалось крепкой, хотя звук получился внушительным. Ну почему, почуму он всегда ему уступает?
- Какого черта ты приперся в Лондон?! Оставь нас в покое!
- Я ВАС не беспокоил! – Роберт в обнимку с вазой выглядел несколько комично, но Джуд не склонен был веселиться.
- Джудси! Посещение распродаж в Париже с Сиенной не идет тебе на пользу. Я снимаю в Лондоне фильм. Мне казалось, тебе это прекрасно известно. И, кроме того, мне стало интересно!
Роберт сделал несколько шагов своей танцующей походкой и пристроил вазу обратно на столик.
- Что именно? Тебя полгода не было слышно из твоей гребаной Калифорнии!
- Интересно, почему же мой Джудси больше не звонит. И знаешь, действительно оказалось интересно!
- Ну да, так интересно, что ты решил запуститься с фильмом именно в Лондоне! Продюсер, твою мать!
- Ну, попалась тут одна удачная фактура. Кстати, знаешь, где я ее увидел? В одном журнале. Шел и увидел. Вдруг.
Роберт сделал невинное лицо и уселся на диван. Джуд стоял прямо напротив него и бесился от ярости. Роберт посмотрел на него снизу вверх и заметил:
- Насколько я знаю, ты эту фактуру тоже считаешь удачной, а? И кроме того, мне всегда нравились англичане! Ты ведь знаешь.
Тут Джуд совершил стратегическую ошибку, ляпнув в запале:
- Как же! Нельзя было не заметить!
Роберт просиял.
- Да ты что! Правда заметил?
- Только выражал ты это всегда каким-то странным образом!
- Неужели? Считаешь, странным? Знаешь, ты тоже не был образцом ясности и прямолинейности! Не понимаю, в чем ты меня винишь?
- О, ну конечно ни в чем! Ты же просто образцово-показательный, в чем я могу тебя винить?
- А что тогда, Джудси? Чего ты тогда так бесишься?
- Я просто спрашиваю, зачем ты приехал! – воскликнул Джуд и плюхнулся в кресло напротив. Роберт наклонился вперед.
- Тебя увидеть.
- И именно поэтому ты первым делом отправился в театр к Бену! Потому что хотел увидеть меня! Просто убойная логика, Роберт!
- Ну, ты же знаешь, я любознательный. Это раз. И два – я был чертовски зол на тебя! – вдруг заорал Роберт, отшвырнув попавшуюся под руку подушку. – Не пришел сразу к тебе, потому что боялся, что ненароком поврежу твое красивое личико! И тебе нечем будет зарабатывать деньги, снимаясь в фотосессиях!
- Так это моя работа, Роберт! Ты разве не знал! Ты злился, потому что я снимаюсь в фотосессиях? – высокомерно сказал Джуд, ухитрившись немного взять себя в руки.
- Да! За то, что ты снимаешься в фотосессиях! И за то, что трахаешься с теми, с кем снимаешься в фотосессиях! Нравится тебе такой ответ?!
- Какое тебе дело, с кем я трахаюсь?
- А какое ТЕБЕ дело, с кем трахаюсь я?
- Потому что, блядь, среди миллионов мужиков во всем мире, ты решил трахнуть именно моего!
- Потому что он, среди миллионов мужиков в мире, решил трахнуть тоже - именно МОЕГО!
- Я никогда не был твоим, Роберт, не забывайся! – глухо сказал Джуд.
- О, Джудси, конечно был, ты ведь прекрасно это знаешь!
- Просто ты потерял любимую игрушку! Игрушка вдруг перестала являться по первому зову! Просто тебе всегда надо все сломать, Роберт! Я больше никогда не стану за тобой бегать! Не дождешься!
- А ты за мной бегал? Да брось, Джудси.
- Зайди в интернет! Да весь мир писал и читал о том, как Джуд Лоу смотрит на Роберта Дауни, он, наверное, влюблен как пятиклассница! Стоит набрать в гугле одно из наших имен – рядом тут же появляется второе! Автоматически! Один только Роберт Дауни в упор не замечал ничего!
- Но если так, если это было так серьезно – почему не я оказался на той фотосессии? Не я, а Бенедикт Камбербэтч!
- У нас была куча фотосессий вместе, Роберт. До этой.
- Но как-то дальше фотосессий дело не зашло, а, Джудси? Что ж ты ничего не сказал мне, а? Делал шаг вперед, хлопал этими своими ресницами и тут же отступал назад?
- А что я должен был сказать? Ах, я так в тебя влюблен, что у меня нервная дрожь и потеют ладони каждый раз, когда ты появляешься рядом? Что я даже не могу спокойно сидеть или стоять, если ты появляешься рядом, все время ерзаю? Мы уже не дети, Роберт, это было ясно и так! И вообще – все кончилось. Мне уже все равно!
- А у меня не кончилось. МНЕ – не все равно!
- Роберт, мне все равно, - сказал Джуд, вдохнув поглубже и решительно затолкав подальше все недопустимые мысли. Даже сейчас ему приходилось постоянно подавлять невыносимое желание оказаться как можно ближе к Роберту, прижиматься к нему, как требующая ласки кошка. – Я только что помирился с Беном, я не буду рисковать им еще раз.
И тут же заорал в бешенстве, внезапно потеряв контроль над собой:
- Да ты трахал его здесь той ночью! Да так трахал, что он еле держался на ногах, когда приполз домой, весь в засосах, в четвертом часу утра!
- Ааа! Так ты видел!
- От него пахло тобой, Роберт!
- Так ты помнишь мой запах!
- У него на губах был - твой вкус!
Роберт вскочил, наклонился над Джудом и схватил его за плечи:
- Что ты сказал? Что ты вот сейчас сказал? Повтори еще раз!
- Черт тебя побери, я тебя просто ненавижу!
Джуд тоже вскочил и подошел к окну. За окном был все тот же Лондон. Проехал красный туристический автобус. «Зачем я вообще пришел, - подумал он в глухой растерянности, - это ведь бесполезный, совершенно бесполезный разговор! Почему, ну почему я всегда ему уступаю? Почему я никогда не могу ему отказать?»
Он почувствовал движение за спиной. Роберт подошел и встал очень близко. Джуд почувствовал, как его руки медленно обняли его за талию.
- Убери руки, хватит меня лапать! – сказал он, но даже сам не услышал в себе той злости, на которую рассчитывал.
- Тише, тише, Джудси! – в голосе Роберта чувствовалась улыбка. – Ты можешь просто помолчать немножко?

[vin_mar]

– Зачем ты приехал, Роберт?..
Джуд стоит у окна и не оборачивается. Старательно не оборачивается. Смотрит на вывеску ресторана за углом. Там только одно слово крупными буквами – собственно «РЕСТОРАН», да еще ящики с геранями, но сейчас эта картинка – самая занимательная в мире.
– Убедиться, что ты меня любишь.
Буквы «РЕСТОРАН» вдруг расплываются, но от них по-прежнему невозможно оторваться. Вообще все невозможно. Приближение этого хриплого голоса, шепот в ухо, тяжелые теплые руки вокруг талии, забирающиеся под футболку. Буквы на вывеске внезапно становятся какими-то марсианскими иероглифами, ничего нельзя разобрать. Что там написано?
– Роберт. Убери… руки. Убери свои чертовы руки.
– Тсс, малыш. Тише.
Невыносимо.
Этого не может случиться, потому что не может случиться никогда. Это не его и это не Роберт берет за руку и ведет к кровати. Не с него и не Роберт снимает футболку, расстегивает джинсы. Не его и не Роберт легко принуждает лечь на спину и раздевает до последнего. Это не Роберт, это какой-то другой человек, чужой мужчина, снимает теперь с себя пиджак, расстегивает рубашку и брюки… Джуд закрывает глаза и только слух сообщает ему о шорохе одежды, о звоне пряжки ремня, о легком стуке отброшенных в сторону почти невесомых спортивных туфель.
Джуд все еще с легкостью воображает, что это два абсолютно незнакомых ему человека приготовились к невозможному, непоправимому в этой комнате, и поэтому он не несет ответственности за это. За свое несопротивление. За то, что он, неизвестно как – как? в самом деле, как? – оказался распростертым и обнаженным перед мужчиной, от которого плещет черной энергетикой дикого зверя, и только от этого все сжимается внутри.
Это просто два незнакомых, неизвестных Джуду человека сейчас будут делать то, что он не хочет даже видеть. О чем не хочет знать. Что не хочет, нет, не хочет чувствовать. Его словно затапливает холодная черная вода. И он несколько минут лежит и слушает тишину. Ничего не происходит. Роберт сидит рядом на постели и только смотрит на него, лежащего с закрытыми глазами, и черная вода уплотняется и схлапывается над головой.
Но вот на тело Джуда ложатся теплые сухие ладони, и обманывать себя больше не получается. Роберт. Этого никогда еще раньше не было, но тело не может ошибиться – это его руки. И черной воды больше нет, зато за спиной разверзается, с каждой долей секунды расширяясь и углубляясь, сухая и горячая бездна. Неимоверная пропасть.
– Нет, – стонет Джуд и сжимает зубы.
Невыносимо.
– Нет, нельзя. Нам — нельзя, понимаешь? – шепчет он, когда руки Роберта гладят его кожу, все его тело с ног до головы. Он вспоминает, не открывая глаз, какие эти руки прекрасные, его начинает бить мелкая дрожь. Он вспоминает, как завороженно смотрел на них и представлял вот эту самую секунду, вот это самое движение. Когда-то очень, очень давно.
– Нет, – глухо восклицает он, когда пальцы Роберта, оторвавшись на несколько секунд для манипуляций со смазкой, проникают в него и начинают массировать изнутри.
– Ооо, неет, – стонет он, мотая головой из стороны в стороны, облизывая вспухшие губы, когда Роберт притягивает его к себе ближе, обхватив под колени, и неторопливо входит в него – и это тоже невыносимо, потому что Джуд боится потерять всякую способность сознавать реальность – и так и не узнать, как.
– Нет, нет, нет, – стонет он в голос, когда Роберт начинает двигаться длинными, плавными движениями, и Джуд каким-то третьим уровнем сознания удивляется его выдержке, и тело против воли начинается выгибаться, двигаться навстречу, и «Нет» звучит развратнее любого «Да».
И только одного не может сделать даже тело, которое сотрясают сладкие сполохи: обнять Дауни, коснуться загорелого, гибкого, татуированного тела, столько раз виденного обнаженным в откровенных фотосессиях, и все равно – невозможного. И потому Джуд судорожно комкает в кулаках простыни, и мышцы рук каменеют от неподвижности.
И посмотреть ему в глаза он тоже не может. Он только слышит, как Роберт начинает стонать, и пальцы, кажется, прожигают в простынях дыры. Господи, ну когда же…Еще движение, и все будет кончено, тело его натягивается, как тетива на луке, и… Но Роберт вдруг резко выходит из него.
- О, нет, - выдыхает Джуд и, наконец, распахивает глаза.
Роберт смеется. Он задыхается, он весь в поту, он сам на пределе, и на шее мечется пульс, Джуд видит это, но он смеется. И глаза его наполовину тоже смеются. А наполовину… Джуд не может разобрать, что.
– Ни разу в своей жизни я не слышал во время секса столько раз слово «нет», Джудси. Оказывается, это так возбуждает. Но так не пойдет.
Джуд облизывает совершенно сухие губы, хватая ртом воздух, и ошалело смотрит на Дауни, пытаясь понять.
Роберт двигается, наклоняется и ложится на него всем телом, обнимая. И начинает целовать, жадно, влажно – в шею, в виски, в ключицы, в края губ, под подбородком, а между поцелуями входит в него, немного под другим углом, и теперь они еще ближе, чем до этого, и Джуд задыхается от этой близости, его почти что душат слезы, и тут Роберт тихо говорит:
– Обними меня.
– Нет!
– Обними меня, малыш. И поцелуй меня. Наконец-то поцелуй меня, я так долго ждал...
И тут Джуд ощущает, что бездна, которую он ощущал с того момента, когда оказался лежащим на этой постели, наконец-то принимает его в свою пасть. Он падает – падает в нее спиной, и видит, как мимо проносятся небо, пейзажи и лица… Но он не хочет разбирать, что это за лица и что это за картины, потому что наконец может оторвать онемевшие руки от кровати и обвить ими теплую спину, и прижать Роба к себе, и обхватить ногами его талию, и снова начать двигаться навстречу. Его пальцы гладят спину, плечи, ягодицы, слепо сгребают кожу, как раньше – простыни, впиваются, жадно, словно боясь не успеть, не прикоснуться лишний раз. И он ищет губами – конечно же – губы Роберта, и, найдя, боится, снова боится, и дрожит, и движется уже рвано, невпопад, торопливо.
– Я скучаю по тебе, – вырывается у него, когда он отрывается, наконец, от этих губ, и чувствует, что Роберт начинает дрожать, и движения становятся короткими, резкими толчками. – Я скучаю по тебе! – кричит он, словно боясь не докричаться, и бездна разносит эхо по окрестным скалам, мимо которых он всех еще летит. – Я скучаю по тебе!!!
И тут он смотрит в лицо Дауни и видит его глаза. И скалистое, обжигающее, дробящее кости дно пропасти уже настолько близко, что он еле успевает неровно выкрикнуть перед встречей с этим дном еще что-то, чего не слышит сам.
Невыносимо.

[vin_mar]

Ответ на вопрос, рассказывать ли Бену о случившемся, был – конечно, нет. Даже не так! Этот вопрос вообще не стоял перед Джудом, когда он добрался до дома из Клэриджа. На такси. Потому что сил не было – садиться за руль он не мог, думать он не мог, шел с трудом. Его хватило только на то, чтобы вернувшись, забраться в постель и выключиться. Ему ничего не снилось, спал он как убитый и проснулся наутро совершенно, абсолютно, тотально счастливым. Изумительно счастливым. Бесповоротно счастливым. Наконец-то – свободным! Наконец-то он получил самое главное – свободу! В это утро у Джуда Лоу началась в жизни новая глава, в которой самой первой строчкой значилось: ты теперь свободен, и волен делать только то, что хочешь. Роберт и все мучения, связанные с ним, с его желаниями и нежеланиями, остались позади. Да, надо было переспать с ним, заполнить эту каплю вакуума в себе, что грызла его исподволь последние три года, получить его, узнать, как это – и освободиться. И теперь – жить дальше. Вот теперь точно – больше никогда. Никогда. Никогда! О боже, неужели это действительно кончилось? Абсолютное счастье полной свободы. Никаких сожалений больше, никакой тоски, все позади. Бен! Надо ему позвонить! Джуд вдруг понял, что немедленно, сию секунду ему необходимо услышать голос Бена. А еще лучше увидеть его, а еще лучше – наедине! И как можно дольше! Ну, по крайней мере, он хотя бы скажет ему об этом. И Бен снова назовет его извращенцем (а произнесенное его голосом это слово всегда звучало как приглашение к ласкам), и они посмеются, как раньше, от бестолковой радости, и договорятся о свидании. И все встанет на свое место и будет еще лучше, чем было. Совершенное, ослепительное сияние свободы! Джуд скатился с кровати и бросился к креслу, на спинке которого криво висели сброшенные вчера джинсы. Телефон в кармане.
Звонок в дверь. Он замер. На часах было одиннадцать утра. В комнате внезапно потемнело, видимо, солнце заслонило облако. Ну, и кто же это? Надо спуститься и посмотреть. Совсем не хочется. Это точно не мог быть Бен – Джуд прекрасно знал его съемочное расписание, этот день и завтра Бен безвылазно должен был провести на съемочной площадке. Кто? Медленно и нервничая он спустился в холл и открыл дверь.
Сиенна! Джуд ощутил мгновенное облегчение и даже радость. Сиенна! Всего лишь Сиенна! Лоу обрадовался ей, как дитя. Как дополнительный бонус он получил грандиозный скандал по поводу его отъезда из Парижа, растянувшийся на сутки, с битьем посуды, визгом,швырянием вещей, рыданиями и обвинениями. В этот раз попреки из цикла «все мужчины – бесчуственные сволочи», «ты – эгоист, занят только собой» и, особенно, «да чтоб твой Дауни вообще сгинул!» показались Джуду в значительной степени справедливыми, а с последним утверждением он и вовсе немедленно согласился, введя Сиенну в недолгий ступор. После чего процесс продолжился с еще большим ожесточением, занял всю ночь, и даже старый добрый номер с примирением в виде бурного секса как-то не сработал, а даже наоборот – Джуд был немедленно и недвусмысленно отвергнут, крайне нелестно назван несколько раз, награжден тремя царапинами от длинных ногтей на плечах и оглушительной пощечиной.
После чего Сиенна покинула его дом, заявив, что ноги ее тут больше не будет. Утверждение это было, конечно, в высшей степени сомнительно, но можно было ожидать хотя бы пары спокойных недель. В течение этих суток Джуд все-таки ухитрился даже обменяться парой смс с Беном. Бенедикт тоже наслаждался семейным счастьем: в съемках экранизации одного из романов Шарлотты Бронте, где играла Оливия, был сделан перерыв, и она вернулась домой. Признаться, после этого известия Джуд перестал очень уж упорствовать в достижении мира с Сиенной, прекрасно зная, как именно заканчиваются их выяснения отношений.
В доме наступила тишина и покой. Водевильная ссора с Сиенной как будто еще больше отодвинула события последней недели в прошлое, все воспринималось им теперь как странный сон, как отголоски давно прочитанного, почти стершегося из памяти рассказа. Ну вот, теперь немедленно звонить Бену.
Бен сказал Оливии правду, и ничего, кроме правды: Джуд поссорился с Сиенной, его нельзя оставлять в такой ситуации одного, его нужно как-то утешить. Оливия только вздохнула. Через день ей предстояло вернуться к съемкам, и она, конечно же, предпочла бы, чтобы Бенедикт остался дома с ней. Но что можно возразить в такой ситуации? И поэтому Бен отправился утешать Джуда, и весьма резво.
Эпицентр скандала с Сиенной пришелся на кухню. Пол был засыпан осколками посуды вперемешку с землей из горшка с геранью, ранее располагавшимся на подоконнике. По стенам и дверцам кухонной мебели живописно располагались пятна от варенья или джема – похоже, Сиенна, побив посуду, решила этим не ограничиваться и применить дополнительные метательные снаряды из холодильника. Бен оглядел разрушения и пожал плечами:
- Джуд, ты самый романтичный человек, которого я вообще встречал в своей жизни!
- В чем дело? – недовольно буркнул Лоу, вяло пытаясь сгрести щеткой осколки на полу.
- Я-то думал, я мчусь на свидание! А оказалось – на ликвидацию последствий урагана! – веселился Бенедикт. – Ты не в курсе, пылесос у тебя есть?
Кое-как восстановив порядок, они уселись за стол в компании с парой бутылок сидра. Джуд раскрыл ноубук и полез читать новости. Почти тут же он со злостью шлепнул ладонью по столу.
- Тише, тише! А то нам сейчас и выпить будет нечего! – воскликнул Бен. – Что там такое ты увидел?
- Ну что за п***! Уже! Не успеешь с утра поссориться, как вечером уже аналитическая статья в интернете! – протянул Джуд и тут же стал читать вслух: - По слухам, звезда сцены и кино Джуд Лоу снова разошелся со своей подругой Сиенной Миллер, возможной причиной ссоры называют присутствие в Лондоне партнера Лоу по съемкам в «Шерлоке Холмсе» и «Шерлоке Холмсе II» Роберта Дауни-младшего. Как известно, Дауни сейчас снимается в фильме по роману Иэна Макгрегора «Амстердам». Ну что ж за болтливая дура!
- Ну, тебе не превыкать читать подобные вещи, - фыркнул Бен. – Гораздо неприятнее было бы, если бы вместо Роберта там упоминалось мое имя. Роберт , Джо Райт и вся съемочная группа еще вчера укатили на озера в Камбрию. Будут там снимать, как Клайв понемногу сходит с ума. Так что все быстро заглохнет: ты в Лондоне, Роберт – в Озерном краю. – Ты же не собираешься в Озерный край, а?
Джуд поднял взгляд от монитора ноутбука. Бен сидел напротив, со стаканом и внимательно смотрел на него.
- С чего ты это взял? – о Сиенне и ее предполагаемых откровениях с журналистами было забыто.
Бенедикт отставил стакан с сидром, сцепил руки за шеей и откинулся. Было непохоже, чтобы он злился, но неожиданный поворот в разговоре Джуду не понравился категорически.
- Джуд, я понимаю, ты был занят последние два дня, сначала ругался с Сиенной, потом устранял разрушения. Но скажи, ты вообще смотрел на себя в зеркало хоть раз за это время?
- Я не понимаю тебя, Бен. Причем тут зеркало? И каким образом это связано с Робертом в Озерном краю?
- Если бы посмотрел на себя внимательно в зеркало, тебе было бы гораздо яснее, почему Сиенна сбежала с воплями и криками. Особенно учитывая, что ты умчался из Парижа под предлогом необходимой встречи с Дауни. Пойдем со мной, ну давай, вставай же!
В гостиной Бен провел его все к тому же огромному зеркалу в простенке между окнами.
- Ну а теперь посмотри на свою шею и ключицы. Очень эффектные синяки, и многозначительные притом! Их не было у тебя, Джуд, когда ты примчался за мной на море. И судя по разрушениям в кухне и тому, что Сиенна все-таки ушла, врядли это последствия вашей ссоры. Хотя вот царапины – это, скорее, все же следы Сиенны. Из чего я делаю вывод...
Бен крутанулся на месте, как в танце, упал в кресло и хлопнул ладонями:
- Что ты все-таки попался тоже!
- И что дальше? – напряженно спросил Джуд. Надо быть клиническим идиотом, чтобы настолько углубиться в свои переживания и не заметить очевидного. Это простительно в семнадцать, но когда тебе идет к сорока годам! «Я идиот, - думал он, - похоже, это уже неисправимо».
- Да ничего, - сказал Бен и улыбнулся своей кривой улыбкой на одну сторону. – Ты сам-то как?
- Чувствую себя наконец-то свободным, - честно ответил Джуд и настороженно посмотрел на Бена. Бен хмыкнул, потом не удержался и начал хохотать во все горло.
- Хорош ржать, что тут смешного?! – воскликнул Джуд, чувствуя как у него от смеха начинают трястись плечи и все еще пытаясь сохранить серьезное лицо.
- Б***, да нас отымели на полную катушку, как в анекдоте, двух идиотов! Да ты отвлекись от драмы, Джуд, просто подумай – мы два дивных, сладких придурка!
Бен уже просто рыдал, утирал слезы, махал рукой, потому что не мог произнести даже пару связных слов. Все звуки превращались у него в «ыы» и «уу», и Джуд понял, что и сам уже не может не смеяться, у него от смеха уже свело челюсти, Бен сполз с кресла на ковер, где они валялись еще долго не в состоянии остановиться, то затихая, то снова начиная хохотать.
Неделя прошла изумительно. Джуд ни разу не вышел из дома, а Бен отлучился только на несколько часов – проводить Оливию и собрать себе рюкзак. Рюкзак, правда, пришлось отправить из одного района Лондона в другой курьером, чтобы не давать пищи предположительно следящим за домом Джуда папарацци. На самом деле, было бы довольно странно, если бы вместо Сиенны на пороге дома Лоу вдруг появился Бенедикт Камбербэтч с вещами. А так Бенедикт появился с бумажным пакетом, в котором ясно просматривались очертания двух бутылок, и это было вполне естественно – один заливает расставание с девушкой, другой – ему помогает. Потом оказалось, что, как ни надеялась Сиенна, особого интереса их ссора с Джудом у прессы не вызвала – Роберт Дауни-младший так и не появился, а фотографировать, как два англичанина методично упиваются виски, сидя вечерами на заднем дворе – это не новость, это классическое времяпрепровождение, можно сказать, освященное столетиями.

[vin_mar]

И Бену, и Джуду казалось, что еще никогда они не проводили время прекраснее! Они спали и занимались любовью, когда хотелось, а не тогда когда было можно, они читали, валяясь в кровати, используя друг друга как подушку, они смотрели телевизор, развалившись на диване в гостиной, причем в итоге Джуд всегда почти что лежал на Бене – ну не получалось у него сидеть рядом, ну никак! Да и зачем, когда смотреть кино гораздо, гораздо приятнее лежа на Бенедикте? Кто бы отказался? Они даже притащили из детской игровую приставку и часами напролет играли в сетевом режими в Call of Duty, дополнительно получая огромное удовольствие от мысли, что в доме нет и не будет ни одной женщины, которая сможет им помешать. Только вот все чаще к концу недели И Бен, и Джуд них потихоньку, украдкой проверяли телефоны – нет ли пропущенных вызовов. Пропущенные вызовы, само собой, случались. Однако, все не те, не те. Не тот, который обязательно должен бы быть, как почему-то казалось каждому из них.
***
- Давай! Поднимай его, что ты смотришь! – орал Бен.
- Да как я тебе его подниму, когда я не могу туда пролезть! – вопил в ответ Джуд. – Здесь слишком узко, я не пролезу! Да что ты делаешь, вон же они! Куда, куда ты стреляешь?! Эти уроды сейчас угонят НАШ ВЕРТОЛЕТ! Б***! Бен! Ну ****!
- Ну что?! Я не пролезу! – передразнил его Бен.- Надо было обходить башню с другой стороны! Там всегда гранаты валяются! Не вертолет, так хоть гранат бы подобрали! – раунд кончился победой команды противников, и теперь они сидели на диване перед телевизором, очумевшие, красные, с перекосившимися на головах наушниками и заложенными от воплей и стрельбы ушами. С блестящими и немного безумными глазами. Довольные до невозможности.
- Выпить, - сказал Джуд и отправился за бутылкой к бару. Бен выключил приставку и переключил телевизор на новостной канал. Он не обращал внимания на щебетание ведущей и музыкальную отбивку, все еще не отойдя от горячки виртуального боя, как вдруг его сознание зацепилось за фразу «Озерный край» и заставило посмотреть на экран.
Симпатичная ведущая сообщила, что сейчас будет показан эксклюзивный репортаж со съемок фильма «Амстердам», которые в данный момент проходят в Национальном парке Лейк-Дистрикт. Тут же на экране появился корреспондент, расспрашивающий Джо Райта о его видении романа Макгрегора. Джо с удовольствием распространялся о том, какой важной и актуальной представляется ему история, насколько он счастлив участвовать в таком грандиозном проекте и как он рад, что продюсер фильма пригласил его снимать фильм по такому потрясающему материалу. Следующим кадром на экране появился сам продюсер.
Бен только сейчас заметил, что Джуд уже сидит рядом и сует ему в руки стакан с виски.
- Мистер Дауни, интересно ли вам играть роль Клайва? – начал с дежурных вопросов корреспондент.
- Ну, если бы мне было не интересно, я бы ее и не играл, - пожал плечами Дауни.
- Скажите, а почему вы решили остановиться именно на этом произведении?
- Потому что я прекрасно выгляжу за роялем! Ну, посмотрите на меня внимательно, я же неотразим в роли безумного композитора!
- Наверное, довольно непросто изображать человека, который сходит с ума? Как вам удается, где вы берете материал?
Роберт обаятельно рассмеялся, прикрыв лицо правой рукой.
- Думаете? Ну, должен сказать, что – нет. Мне легко изображать человека, который сходит с ума, есть, знаете ли, опыт! – тут Роберт взглянул прямо в камеру, и, все так же улыбаясь, продолжил: - Да и материал мне предоставили, не поскупились. Так что – все в порядке, я всегда готов к... хм... сумасшествию.
- Как вам нравится сниматься в Англии? Это уже не первый раз, когда вы приезжаете сюда для съемок.
- Я просто люблю Англию, каждая новая поездка сюда - это поразительная возможность узнать что-то новое. Очень, очень расширяет кругозор.
- А что вы можете сказать по поводу вашего партнера? Ведь вашим партнером в фильме стал восходящая звезда Британии Бенедикт Камбербэтч. Смогли ли вы найти взаимопонимание?
- Ну конечно! Бенедикт - изумительный, единственный в своем роде. Как известно, это не первый мой партнер-англичанин, и я счастлив, что мне удалось познакомиться с ним так близко! И вообще, позвольте признаться в любви: англичане совершенно поразительные люди, талантливые, непредсказуемые. Особенно некоторые. Я счастлив, что мы работаем вместе над этим проектом. Сейчас у Бенедикта перерыв, жаль, что он не сможет рассказать вам о своих впечатлениях, но я совершенно уверен, что он тоже крайне вдохновлен.
Корреспондет принялся благодарить за интервью, сюжет закончился, пошла музыкальная отбивка.
- Ну и? – сказал Джуд, по обыкновению, придвигаясь ближе.
- Может, попробуем поговорить? С ним? – спросил Бен.
- Давай сначала поговорим о нем, - ответил ему Джуд и вздохнул. – Только уж начистоту. Надо либо решить этот вопрос, либо закрыть его навсегда.
- Хорошо, давай, - согласился Бен.
- Ну, давай.
- Ну начинай, что я-то?!
- А почему я?
- Потому что ты знаком с ним дольше! – поднял бровь Бенедикт.
- Зато твои впечатления более свежие!
- Джуд, это тоже не так! Твои свежее!
Джуд надулся и уставился в телевизор. Что еще за намеки!
- О, да перестань! - Бен сделал жалобные глаза и тут же испортил эффект, фыркнув.
Джуд покосился на Бена, не смог сдержать улыбку и рассмеялся:
- Ладно. Хотя я не знаю, как сказать.
- Скажи просто - я скучаю.
- Хорошо, я скучаю. Что?!!!
- А что?
- Повтори, что ты сказал?
- Это ты сказал, а не я, - Бен повалился на диване на спину и притянул к себе Джуда. - Ну хорошо, я тоже скучаю. Я теперь понимаю тебя очень хорошо – объяснить это невозможно. Я думал об этом, и если включить логику, это все просто бред. Но я ничего не могу поделать, я скучаю по нему. Мне ужасно не хватает его, все этой белиберды, что он постоянно несет. Просто его присутствия. Ну?
- Да. Ты прав. Мне иногда совершенно неожиданно и внезапно приходит в голову, что - вот было бы здорово, если бы Роберт был здесь. В самые разные моменты, - ответил Джуд со вздохом.
- Ну, и когда – в последний раз?
- Честно?
- Честно.
- Вот только что.
- Как? Вот сейчас, когды ты лежишь прямо на мне?
- Прекрати ржать, Бен! Когда мы сейчас играли! Уверен, Роберт точно ухитрился бы захватит этот чертов вертолет!
- Сам прекрати ржать! Да, с вертолетом он был бы явно проворнее тебя! И я тебе скажу - да, и сейчас тоже.
- Что? Вот прямо сейчас, когда я лежу на тебе? И кстати, похоже, мы лежим уже не просто так, Бенни, м?
- Угу, было бы забавно посмотреть на его наглую рожу.
- Мы все еще разговариваем, или уже нет? Да, было бы забавно посмотреть на его рожу. Ну, и не только на нее...
- Оо, Джудси, продолжай рассказывать о Роберте, мне нравится, как ты это делаешь...
- Извращенец!
- Мммм... А татуировки? Сделать вот так?
- Сделай и чуть быстрее, пожалуйста... Татуировки хороши... За один раз мне не удалось рассмотреть их как следует... о да.
- Джуд! А как ты думаешь, не прокатиться ли нам в Озерный край? Говорят, там очень красиво.
- Да, мне нравится, продолжай... И идея тоже нравится. Завтра?

*****

[vin_mar]

По шотландским поверьям, вереск, сжигаемый вместе с папоротником вне дома, вызывает дождь и защищает от злых сил. А еще вереск издавна использовали для вызывания призраков. Эту информацию Роберт получил от старой горничной, принесшей в его номер чай в большом белом чайнике и букет этого самого вереска.
Судя по всему, вереск не обязательно было даже жечь – за окном и так начался дождь, пока еще ленивый, но обещающий набрать силу.
Роберт лежал на кровати на спине, смотрел в огромное приоткрытое окно, и просто глубоко дышал. Дышал озоном, влагой, сладостью большой и тоже влажной охапки вереска, подставлял лицо под долетавшую снаружи дождевую взвесь, мельчайшей паутиной оседавшую на коже.
Начинавшееся безумие Клайва было почти отснято. Оставалось всего несколько сцен – пусть и весьма ярких – и можно было возвращаться в Лондон. Впрочем, в Лондон тоже ненадолго – отснять еще совсем немного и лететь в Амстердам, где разворачивался финал романа. Финал романа.
Роберт хмыкнул и покривил губами. А после Амстердама, видимо, его будет ждать Лос-Анджелес. Каникулы кончились, Роб. Игра закончилась, и ты вроде бы даже добился всего, чего хотел. Только вот то, что у тебя внутри, так похоже на дождь, на цветущие вересковые пустоши, на аромат позднего медоноса, зацветающего на излете лета, когда никто не ждет сладости.
И что с этим делать, совершенно непонятно. Можно, конечно, уйти по-английски, написать пару лиричных песен, всласть пострадать за роялем, их записывая, а потом, может быть, даже слепить на драматической волне пару вполне приличных сценариев и продать их или снять самому. Сублимация, черт ее подери, ничего нет полезнее для творчества. Да и он ведь не один, совсем не один. У него семья, друзья, полная жизнь. И все же какую огромную часть себя он оставляет здесь, в Англии! Как всегда, впрочем, ты должен к этому уже привыкнуть, Роберт, ты был прав, англичане все извращенцы, и чувства вызывают извращенные. Черт. Лицо его снова скривилось. Он не знал, хочется ему плакать или улыбаться.
Ему было грустно, но это была такая грусть, от которой сладко, сладко... Это была грусть шута, осознавшего, что король зависим от его слабостей, поскольку любит его. Все то, что не могло оказаться реальностью по определению, воплотилось. Он должен был бы чувствовать ревность, боль, злость, торжество, презрение или же самоуничижаться. Он однозначно должен был чувствовать яд внутри себя, после таких-то событий. Но он ничего такого не чувствовал. Так бывает, когда человек очень боится смерти, а когда она приходит, ощущает лишь непостижимую легкость и полное спокойствие, поскольку сделал в жизни все, что хотел.
Другими словами, подумал Роберт, я считаю, что теперь можно сдохнуть спокойно. «Нашел ли ты радость в жизни? И дал ли ты радость другим?» – об этом спрашивали египетские боги душу человека, только что покинувшую бренный мир. И если душа отвечала на эти вопросы утвердительно, и если это утверждение было истиной, то боги впускали ее в рай, открывали тяжелые золотые ворота. Забавные, пристрастные, садистские египетские боги. А что было за теми воротами? Наверное, ленивый дождь и лиловые вересковые пустоши над озерами… Хотя наверняка рай в древнем Египте отличался от его, Роберта, личного рая.
Он улыбался, сам того не замечая. То, что он чувствовал, можно было обозначить как нежность. И пока он больше ничего не хотел в себе анализировать, вскрывать и ворошить. Пока он будет наслаждаться своим личным раем, дышать дождем и пить чай из белых чашек – напарниц белого чайника. Все так, как и должно быть. Даже английское чаепитие. Безумный шляпник уже здесь, не хватает только Мармеладной сони и Мартовского зайца… И Роберт потянулся к чашке.

Туман за окном становился плотнее, плыл и тек, размывая очертания гор, леса, превращая ветки дерева за окном в пасмурные следы смытой акварели. Дождь шуршал все сильнее, вымывая все чувства, оставляя только прозрачную влажную взвесь. Роберт вытер глаза – надо бы прикрыть окно, дождь стал слишком сильный, капли попадают даже в комнату. Сладкий запах вереска убаюкивал, хотелось хотя бы на несколько минут избавиться от себя, сделаться беспечным и бездумным, словно ветер в тумане.

Даже во сне он понимал, что это кошмар. Он быстро шел по каким-то заброшенным коридорам с пустыми дверными проемами, заколоченными неровными досками. Он чувствовал, что кто-то его преследует, оборачивался, но позади никого не было. Он уже бежал, и преследователь бежал за ним, но пропадал сразу, стоило Роберту обернуться. Играл с жертвой, Роберт понимал, что тот, другой, его уже достал, и коридоры не кончались, только вместо дверей теперь были зеркала, заполненные туманом и невнятными тенями. Он устал бежать. Остановился. Тот, за спиной, не показывался. Зеркало перед ним понемногу стало очищаться от тумана, и в глубине его Роберт увидел знакомый силуэт. Образ в зеркале стал приближаться, не делаясь четче, размазываясь тенью. За спиной слышны были легкие шаги его преследователя, все ближе и ближе, уже совсем рядом. Тени в зеркале вдруг ушли вбок, и тут же четко проявилось лицо Джуда. Он улыбался, но взгляд его был направлен не на Роберта, дальше, ему за плечо. Роберт стал медленно поворачивать голову, уже догадываясь, чье лицо у его преследователя...
И проснулся. По следам тумана в комнату пробирались хвойные шотландские сумерки, звуки дождя отрезали комнату от остального мира. Робер повернулся на другой бок, мельком отметил два профиля на фоне бледного прямоугольника окна – черно-серый отпечаток незабытого фото.
Он резко сел.
Привидения не шуршат и не шепчутся. Вереск – не марихуана.
Те двое на подоконнике зашевелились.
- Проснулся, - сказал один голосом Джуда.
- Сейчас начнется, - ответил второй, тоже знакомый, голос.
Что за игры? Что за бред? Роберт встал и подошел к окну, нашаривая в кармане пачку сигарет.
Джуд и Бенедикт пошевелились, каждый сдвинулся в сторону, освобождая центр подоконника. Роберт прикурил, надеясь, что в сгущающихся сумерках не видно, как дрожат у него руки. Слава богу, голос и умение не лезть в карман за словом еще никогда его не подводили!
- Я даже удивлен! Никак не ожидал такого визита! Похоже, у вас наконец-то полное взаимопонимание?
- О да, Роберт, ты прав. Оказалось, что теперь у нас с Беном особенно много общего! Твоя заслуга, спасибо! – хмыкнул Джуд.
- И ваша благодарность оказалась столь велика, что потерпеть, пока я вернусь в Лондон, вы никак не смогли? Надо было непременно приехать сюда?
Бен откровенно рассмеялся:
- Ну извини, нам показалось, что тебе скучно тут одному и ты нас пригласил! В интервью, мы его увидели вчера. И вот – сразу приехали. Развеять скуку, так сказать!
- Да вы поразительно заботливые, оба! И как вы собираетесь развеивать? Удушить меня, чтобы уж не мучился? Так лучше это сделать после съемок, будет офигительный пиар!
- Роберт, у нас другой сценарий. Более элегантный. А, Джуд, давай сам! Он какой-то слишком нервный сегодня! Да, кстати! Отлично срабатывает теплая ванна, знаешь ли! – Бен спрыгнул с подоконника и уселся в кресло рядом, так, что Роберт и Джуд оказались перед ним как на авансцене. Сделал изящное движение кистью руки: - Валяй, Джуд, объясняйся дальше. Я посмотрю пока.
Сигарета Роберта догорела до фильтра, он швырнул ее в окно. Ему было странно и тревожно, и беспокоило почему-то, что он совсем не чувствовал обиды и боли от того, что они были здесь оба, что только что сидели тут перед ним на подоконнике, упираясь друг в друга коленями, объединенные кроме всего прочего какой-то заманчивой для них идеей, они явно что-то затевали, и вот это только и царапало – потому что он никак не мог понять, что же именно. Он хорошо понимал, что оба они прекрасно знают, как ударить по-больнее, они уже прекрасно продемонстрировали это ему однажды. А теперь – что им нужно теперь?
Джуд соскользнул с подоконника и стоял совсем рядом.

[vin_mar]

- Дауни, перестань психовать! Я тебя даже не узнаю! – от Джуда исходили волны соблазна такой густоты, что, казалось, их можно пощупать. Роберт неожиданно для себя растерялся, единственный возможный результат этой выходки Джуда и Бена представлялся ему настолько нереальным, что он, пожалуй впервые за много лет, не знал, как реагировать, с трудом находил слова. Тем временем руки Джуда уже пробрались под его рубашку, он притянул Роберта к себе и сказал негромко:
- Роб, все просто. Ты нам нужен. И мы тоже – нужны тебе.
- Каждому из нас нужны другие двое. Вместе. Не по отдельности. Только тогда получается идеальная картина мира, подумай! – подал голос Бен. Он все также, не шевелясь, сидел в кресле, разглядывая, как Джуд гладит татуировки на коже Роберта.
- Вы вообще соображаете, во что ввязываетесь? – спросил Роберт, сдаваясь. Противостоять рукам Джуда было уже невозможно. Джуд снова присел на подоконник, притягивая Роберта к себе спиной, проводя носом по его шее, вдыхая запах.
- Да что же ты так нервничаешь! – усмехнулся Бен, поднимаясь из кресла одним тягучим движеним и подходя вплотную. – Не ты ли совращал меня гомосексуальными оргиями? Не ты ли сказал, что у тебя от НАС сносит крышу?
Джуд выскользнул из-за спины Роберта, и, не убирая ладони с его шеи, встал рядом с Беном.
- И не ты ли сказал, что англичане здорово расширяют кругозор? – сказал он, и тут они с Беном повернулись друг к другу и заразительно рассмеялись. Дежа вю. Та же самая картинка, с которой все началось. С которой он позволил себе начать все это. Роберта будто отпустило одним рывком. Пропала невидимая пленка, закрывавшая от него все окружающее, вдруг проявилась, казалось, утерянная навсегда сладость настоящей, не притворной, жизни. Комната неуклонно наполнялась сильным ароматом желания.
- Эй, ребята, вас что, неделю держали в монастыре? Боже, да меня, кажется, сейчас изнасилуют на старости лет!
- Ну, ты вроде как уже неделю здесь, нет? Так что – отчасти да, почти в монастыре, - насмешливо пробормотал Бенедикт, прильнув вплотную и проводя губами по плечу Роберта. – И поцелуй уже, наконец, Джуда, а то у нас счет неровный. Он, бедняга, истомился, а мне уже давно хочется на это посмотреть.
Мне начинает нравиться ваш энтузиазм, – хмыкнул Роберт, пытаясь сохранить лицо, что получалось плохо.
Впрочем, на эти попытки мало кто обращал внимания – более того, первые 15 минут Робби даже не дали проявить инициативу: совершенно неожиданно он обнаружил себя распростертым на кровати, с прижатыми к одеялу запястьями, и на несколько секунд ему почудилось, что на него набросились голодные волки.
– Вашу ж мать, парни, – ошеломленно прошептал он, пытаясь вдохнуть и хотя бы немного прийти в себя: он не привык полностью терять контроль. – Мы не на выпускном балу, а я – не первая красотка школы…
– О, заткни его, Бен, – простонал Джуд, останавливаясь, чтобы стянуть через голову майку, и сразу же опрокидываясь на спину с целью освободиться от джинсов. Роберт сглотнул и моргнул одновременно при виде обнажившегося тела, рельефного, с перекатывающимися под кожей мускулами, однако от соблазнительного зрелища его отвлек Бенедикт, повернув к себе лицом и облизнув его губы, а затем впустив свой язык в раскрывшийся рот. Роберт инстинктивно одной рукой зарылся в его кудри, все еще длинные и черные после «Шерлока», а второй нащупал шею Джуда и судорожно впился в нее пальцами, поскольку тот не терял времени и быстро проложил языком дорожку от живота Роба к его члену. Роберт стонал в рот Бенедикту и, в жадном нетерпении, двигал бедрами навстречу дразнящему, пока еще слишком легко и коротко касавшемуся языку Джуда.
– Возьми уже в рот, Джудси, – прохрипел он, на секунду отрываясь от Бена, но тут же был возвращен на место и снова погружен в поцелуй. Лоу бесстыдным жестом широко развел ему ноги, и язык его начал двигаться длинно, влажно, по всей длине, а ладони с силой гладили бедра. Джуд и сам дрожал – оказывается, желание к Роберту вовсе не уменьшилось с первым сексом, а, напротив, утроилось, однако понятно это стало только сейчас. Он не хотел, чтобы все закончилось разом, он хотел, чтобы все продлилось как можно дольше, и желательно повторилось много-много раз, и только от этой мысли он чувствовал сладкую пульсацию в паху, а тут еще был Роберт – реальный, трепещущий, изнемогающий, наконец-то во власти их обоих, наконец-то теряющий контроль и позволяющий себе беспорядочные, неровные движения…
Целуя Роберта, лаская его, ощупывая каждый его позвонок, поглаживая короткие жесткие волосы на животе, гладя его ноги, погружая горячий член себе в глотку, Лоу вспоминал – и ему самому было удивительно, что он может в этот момент вспоминать – как впервые его увидел. Это было непостижимо, это накрыло с первой секунды: незнакомый мужчина вдруг смотрит тебе прямо в зрачки, почти без улыбки, без всякого намека на флирт, и ты видишь в его глазах глухое, мрачное желание, и думаешь: «Господи, скорее бежать…», потому что нет сил сопротивляться, потому что есть в этом какое-то парализующее зло. А сейчас Роберт доигрался, доигрался до того, что потерял контроль не только над ними, но и над собой – и Джуд готов был кончить только от осознания этого…
Бенедикт тоже зверел от зрелища и ощущения покорного Дауни, по крайней мере, руки его уже не были нежными, а просто впивались в спину Роберта до багровых пятен, оттягивали кожу, царапали татуировки, словно пытаясь запомнить контуры на ощупь, тянули волосы на затылке, снова привлекали к себе, игнорируя слабое сопротивление. Губы Роберта вспухли, а Бен все никак не мог остановиться – ему хотелось впитать в себя этого человека до атома, сделать с ним все, что вздумается – самое недозволенное, то, что даже в голову приходило только во снах… И, чувствуя, как бьется в висках бешеный пульс и как шумит в ушах кровь, он отодвинул Лоу и властным движением перевернул Роберта на живот – тот аж застонал от осознания чужой воли.
Джуд ошеломленно смотрел, с изумлением и все же полыхнувшей ревностью, как Бен беспорядочно и жадно терся лицом и губами о спину Роберта, в то время как его пальцы быстрыми ласкающими движениями подбирались к ягодицам Роберта и наконец скользнули внутрь его тела.
Дауни замычал и прикусил подушку, глаза его были закрыты, и Лоу, облизывая губы, наблюдал, как искажается лицо их общего с Беном любовника. Он не слышал в жизни ничего более возбуждающего, чем вскрик Роберта, когда Бен резко, сразу на всю длину, вошел в него после недолгой подготовки. Судя по болезненным стонам, Дауни давно отвык быть снизу, но сама ситуация возбуждала его настолько, что всего через несколько движений Бена он прогнулся в спине и зарылся лицом в подушку.
Те звуки, которые издавал Бенедикт, трахая «общего врага», как недавно выразился Роберт, нельзя было назвать ни стонами, ни криками, больше всего это походило на рычание. Джуд, замерев, не мог оторваться взглядом от его закушенных губ, от глаз, абсолютно расфокусированных, туманных, словно бы затянутых дождевой завесой, как если бы дождь снаружи перешел в Бена и залил его радужки, от словно высеченных из мрамора скул, от влажных завитков на висках, от пальцев, мертвой хваткой, до побелевших костяшек, вцепившихся в бедра Дауни.
И даже когда рука Роберта легла на член Джуда и обвила его горячим кольцом, он вздрогнул, но не сумел отвести взгляда ото того волшебного, безжалостного, пылающего существа, в которое превратился Бенедикт. Но, положив свою руку на руку Роберта, он сжал его пальцы, чувствуя, в свою очередь, его взгляд, ощущая всем телом, – это было умопомрачительно, совершенно невыразимо, и последним пушечным выстрелом, разнесшим всякое его самообладание, было то, что они с Робертом кончили почти одновременно, оба простонав имя Бена, слушая его низкие, хищные стоны и кончая уже от этого.
– Где ты его только нашел? – хрипло пробормотал Роберт через несколько минут, обессиленно лежа на спине. Джуд засмеялся, тоже без сил.
– Летайте самолетами Бритиш Эйруэйз…
Бенедикт лежал между ними, кудрявой головой на груди Роберта, а ноги перекинув через колени Джуда, и молчал, улыбаясь и поглаживая обнимавшие его крест-накрест руки.
Тишина в комнате стала теплой и тягучей, насытившись запахом секса. Джуд подумал, что давно в его жизни не было такой ощутимой реальности – которая бы оставляла следы на коже и заставляла чувствовать, что в жилах течет густая, соленая кровь. Несмотря на полнейшую психоделику обстоятельств, он чувствовал, что все правильно, как никогда, и откровенно наслаждался видом и близостью обоих своих любовников, блаженно щурясь, как кошка. Все-таки Бен был прав, только при наличии Роберта все становилось абсолютно идеальным: Дауни вызывал в них обоих странные чувства, обнажал самые потаенные, подавляемые желания, и в его присутствии они казались совершенно естественными.
И только одно не хватало Джуду покоя.
– И кто-то говорил, что счет у нас неровный, ммм? – медленно проговорил он, разворачиваясь к Бену с Робертом. – Однако, похоже, сейчас он еще более неровный.
Бен засмеялся и приподнялся, сев.
– Да, я эгоист, прости. Но теперь я с удовольствием посмотрю. О, да, я с удовольствием посмотрю…
И он отодвинулся в угол кровати, устраиваясь там поудобнее и освобождая место Джуду возле Роберта.
Они лежали и смотрели друг на друга, со сдерживаемым смехом, от которого у обоих дрожали ресницы и губы.
– И все же ты меня ревнуууешь, Джудси, – протянул Роберт. – Даже к своему Бенни ревнуешь. Как мне это приятно…
– И не мечтай, Робби, – в тон ему ответил Лоу.
– А когда ты успел так накачаться? – Роберт протянул руку к его предплечью и погладил мускулы. – Я будто с греческой статуей лежу…
– Со статуей?! – возмутился Джуд. – Это на что намек?
– Ну, ты мог бы подвинуться и поближе…
– Так?..
– Еще поближе…
– Ммм… Черт, Роб… О, черт…
– Что, ты отдохнул, мой мальчик?
– А ты?..